Скиф

— Кто эти люди, и что им здесь надо? — спросил я у Гнура и только потом заметил Авасия, сидящего на лавке у стены за очагом. Тревога отступила, а савромат просто ответил:

— Родственники…

Снова появилась девушка. С помощью двух мужчин котел был снят с костра и установлен на специально подготовленное место — углубление в земляном полу. Собрание несколько оживилось. Кто-то из «родственников» поднес Гнуру живого петуха. Роксолан поднялся на ноги и быстрым движением руки извлек из ножен акинак и отсек жертве голову. Окропив кровью очаг, Гнур отдал обезглавленную птицу русоволосой, и та, «поколдовав» над каждым из углов дома, удалилась.

Вскоре она вернулась, и не одна, с подругами. Женщины внесли корзины с едой и посудой, дубовые жбанки с пивом и несколько амфор с вином. Все приступили к трапезе, быстро приготовленной на разостланных холстах.

Я глотнул местного пивка, оказавшегося на вкус лучше вина, и быстро захмелел. Гнур куда-то исчез, не успев предложить мне что-нибудь конкретное, хоть и так было понятно — он хочет моего согласия влиться в его армию.

— Мой маленький дар знатному воину.

Голос Гнура из-за спины прозвучал неожиданно. Я внутренне напрягся, но смог удержаться, не обернулся.

Роксолан присел передо мною на корточки и положил на холстину кинжал. Он не был предназначен для боя, скорее свидетельствовал о высоком статусе владельца и годился лишь для обрезания мяса с костей. Ножны, рукоять и небольшая гарда кинжала были украшены золотой фольгой и самоцветами, даже кожаный ремень с бронзовым кольцом на конце имел оплетку из тонкой золотой нити.

— Спасибо, — ответил я и тут же, чтобы не обидеть горца, прицепил подарок себе на пояс, надев кольцо на один из многочисленных крючков, упирающихся головками в твердую кожу. — Скажи, что, по-твоему, я могу сделать, после того как почтенный Аристид окажется в Ольвии?

— Об этом я с тобою и говорил. Многие сколоты кочуют вблизи Счастливой, а тьма их остается в тех краях на зимовку. Обещай воинам-сколотам золото, собери балу и поезжай в Керкинитиду[34]. Там обо мне уже будут знать. К тому времени и я решу, с кем воевать будем.

Воевать вместе или против, я уточнять не стал. Какая разница? Да и не смог бы: роксолан, удовлетворив мое любопытство, покровительственно похлопал по плечу и легкой тигриной походкой направился к группе воинов, выделяющейся среди прочих орудующих ложками у горшков криками и смехом.

Я оставался там недолго. Едва Авасий, закончив трапезничать, приблизился, как мы, ни с кем не прощаясь, ушли. Правда, внимание на нас уже никто не обращал и прощаться было не с руки: я пока не того полета птица. Прислушивался к разговорам на пиру и пришел к выводу, что за каждым воином-гостем Гнура стоит отряд или дружина. Мне и так была оказана небывалая для Фароата честь, а все потому, что волею случая сам я выдавал себя за того, кем пока не являлся — маста марману. Об обратной стороне такой личины думать не хотелось.

* * *

Ночь лунная, светлая, тихо кругом. Слышно, как река плеснет легонько волной на берег и замолчит. Легкий ветерок веет прохладой, и деревья чуть-чуть, бесшумно качают ветвями. Пряным воздухом, после прогорклого амбре в доме — не надышусь. Стоим у высокого плетня. Я — чтобы избавиться от хмеля, а Авасий, наверное, за компанию. Не интересовался я его самочувствием.

У меня все так же шумит в ушах, и луна выглядит большим, расплывчатым желтым пятном. Легкие шаги, не встревожившие меня, утихли, и по всему телу вдруг разлилось тепло: меня обнимают нежные женские руки. Я оборачиваюсь к незнакомке, она отстраняется, пряча лицо за локонами знакомым жестом. Протягиваю к ней руку, слегка провожу по плечу, словно смахивая несуществующий снег, провожу, едва притрагиваясь, но она, покачнувшись, сама вдруг прижимается ко мне, уткнувшись головой в грудь. Ее роскошные волосы, так понравившиеся мне, когда я увидел русоволосую в первый раз, щекочут подбородок. Ее смятение, растерянность, девчоночья незащищенность вдруг исчезают, едва она отрывается от моей груди и, выпрямившись, смотрит ясными серо-жемчужными глазами. Луна заливает меловою бледностью ее лицо — лоб, щеки, шею…

— Пазака…

От глухого голоса Авасия вздрагиваю и я. По ее лицу, по тому, как сумасшедшими искрами метнулся в глубине ее глаз испуг, понимаю, что сейчас она уйдет.

— Иди, Авасий, дальше сам. Я догоню.

Обещаю то, что вряд ли смогу выполнить прямо сейчас. Мой товарищ тут же уходит, нарочито громко топая, и это не ускользает от внимания незнакомки, и снова вижу в ее глазах сумасшедшие искры, но без испуга, и кровь приливает к моим щекам. Я нахожу ее губы, холодные, шершавые, потом они стали теплее. Девчонка тоже не умеет целоваться, но входит во вкус быстрее, чем Алиша.