Скажи что-нибудь хорошее

Георгий говорил без остановки, будто впервые в жизни получил возможность высказать то, что никогда никому не доверял. Это было похоже на исповедь. Он рассказывал, как его предавала мать, как он вырос в ненависти ко всему женскому полу, считая баб продажными, лгущими, лицемерными существами, которые годятся только для однократного использования. Потому, встретив ее – он кивнул в Женину сторону – он изо всех вил сопротивлялся чувству, поглотившему его сущность за несколько секунд. Понимая, что рано или поздно Евгения все равно предаст, Георгий задался целью сохранить ее портрет. На портрете она выглядела настолько одушевленной, что Георгий мог проводить с ним долгие часы, разговаривая, признаваясь в любви, делясь сомнениями…

Момент истины настал, когда Женя забеременела. Георгий понял, что больше она ему не принадлежит, во всяком случае – не так, как раньше. Кудесник с откровенностью ребенка рассказывал, какие эмоции он испытал, когда понял, что Женя может любить кого-то еще, намного более сильной и трепетной любовью; как он жутко ревновал ее к сыну и пытался вызвать ответную реакцию, приводя в дом полчища красивых и доступных баб; как психовал, когда Женя застыла в безразличном равнодушии, ни единым словом не показывая своего негативного отношения. Она просила только об одном: чтобы не мешали жить малышу. Это вызывало еще большую злость и желание досадить, разозлить, заставить ревновать… Она вела себя безупречно, не предъявляя никаких претензий и не задавая вопросов. Казалось, что она ждет, когда у тяжелобольного человека пройдет кризис.

Евгения не дождалась. В один прекрасный момент Георгий обнаружил, что Женя ушла вместе с ребенком. Если бы она только знала, как обливалось кровью его сердце. Он был настолько всемогущим, что мог исполнить любое желание любого человека. Не мог только одного: унизиться перед женщиной. Когда Георгий сказал про себя: «Да пошла ты…» – он продолжал ждать, что она поймет и вернется. Каждый раз, когда открывались двери, Георгий надеялся, что это она. Надежды оказались напрасными. Тогда он попытался найти другую, похожую. Он вызвал крутого сутенера и, показав ему портрет, потребовал привезти в дом всех телок с похожей внешностью. Не получилось. Неистовые загулы, пьянство, беспредел закончились тем, чем должны были закончиться: спровадив очередную псевдо-Женю, Георгий разбился на мотоцикле. Он попал прямо под колеса огромного грузовика, который даже не заметил, что муравьишка-мотоциклист обгоняет его справа на бешеной скорости. Пролетев семьсот метров по асфальту, получая удары от машин, вихлявшихся в стороны от неожиданности, Георгий оказался в реанимации. Приходившим к нему друзьям врачи неопределенно сообщали: пятьдесят на пятьдесят. Такое дело, гарантий никаких. Три дня спустя в палату к умирающему Георгию подселилась пожилая, очень чистенькая женщина, которая представлялась врачам теткой больного. Она имела медицинское образование и ухаживала за ним по всем правилам. После двух месяцев неизменно стабильного растительного состояния пациента доктора собрали консилиум. Даже за большие деньги надеяться на воскресение подобного пациента было бессмысленно. Пожилая сиделка, которую все ласково называли Фенечкой, взмолилась:

– Пожалуйста, еще несколько дней. Хотя бы до Пасхи дайте дожить.

Фенечка была очень верующей и надеялась, что пациента без судилища заберут в рай, потому что вроде так и происходит со всеми ушедшими в этот великий праздник. Пациент, однако, оказался строптив и своеволен. Не дождавшись Святого воскресенья, он воскрес сам и сразу же попытался встать на ноги. Он совершенно не удивился, увидев рядом с собой Фенечку, напротив, улыбнулся и сказал смешные слова:

– Дорогая Аграфена…