Скажи что-нибудь хорошее

Одновременно с Валентиной и Кирюхой на помощь бросился Георгий. Только парочка не довела действие до желаемого результата, а Георгий вообще все перепутал и заломил Пашке руки за спину, заставив его отпустить толстяка. Вышло так, что три здоровых молодца лежали друг на друге, не понимая, кто и с кем должен бороться. Каждый поверженный не оказывал ни малейшего сопротивления.

– Ну хватит, – вдруг раздался тихий, но уверенный голос. – Поднимайтесь и успокойтесь. – Голос принадлежал Евгении.

Пашка не поверил собственным ушам. Кажется, Женя снова стала Женей. По крайней мере, ее манера повелевать тихим голосом и ожидать повиновения от каждого встречного проявилась на сто процентов. Очевидно, и Георгий, и жирдяй ощутили то же самое желание повиноваться, поэтому кучка довольно скоро рассредоточилась и каждый занял исходную позицию.

– Ничего себе! – присвистнул Кирюха, сделав собственные выводы.

– Вот оно че, Михалыч! – произнес Пашка фразу, которую употреблял в случаях, когда сказать было нечего.

Он высвободился из медвежьих объятий Георгия, отряхнул помятые штаны и осторожно пристроился на краю скамейки, постучав ладонью по сиденью рядом с собой, чтобы Валюша заняла место подле него. Кирюха взгромоздился к ней на колени. Шило сверкнул на него притворно-сердитым взглядом. Георгий и толстяк тоже не спеша приводили себя в порядок. Общее молчание длилось минуты две, после чего Пашка не выдержал.

– Эй, может, поделитесь с близкими, что тут у вас произошло?.. Откуда такая тесная дружба с и вообще… – Он пожал плечами, намекая на внезапную симпатию Евгении и Георгия.

...

Покажи твоим друзьям, как они важны для тебя. Если ты не скажешь этого сегодня, завтра будет таким же, как вчера. И если ты этого не сделаешь никогда, ничто не будет иметь значения. (Габриэль Гарсиа Маркес)

49. Матвей

С этого дня в Матвея будто черти вселились, точнее, будто они просто уезжали в командировку, а теперь вернулись, чтобы буйствовать с удвоенной силой. Буйство было тем неприятнее, что, казалось, специально направлено против Жени и ребенка. Мотя будто сознательно делал ровно наоборот все, о чем его просила Евгения. И хотя Женя по-прежнему любила Матвея, она не могла позволить ему действовать во вред ребенку. С каждым днем Матвей отдалялся все сильнее, он уже перестал даже пытаться полюбить сына. Жене казалось, что и к ней самой Мотя стал жесток и безразличен. Отчасти это было верно. Матвей будто проверял Женю на выносливость. Словно ему было интересно, сколько дней подряд можно устраивать в доме, где живет грудной ребенок, громкие вечеринки… А сможет ли пацан спать, если во дворе будет шарахать фейерверк полтора часа… А как отреагирует Женя, увидев Матвея в обнимку сразу с тремя моделями, одна из которых негритянка невозможной красоты… А цыганский хор… А карточные игры на раздевание… А петушиные бои прямо под окнами детской… Женя терпела. Казалось, ее безграничное терпение и понимание полностью подтверждают любовь и преданность. Чего она ждала? Может, просто была уверена, что приступ ревности Матвея рано или поздно пройдет и он вновь станет прежним, или ей просто не хотелось возвращаться к родителям и тревожить их не только своей неприкаянностью, но теперь уже и Пашкиной.

Женя все чаще спала в детской, а однажды им с сыном не нашлось места и там. После очередной гулянки на полу, диванах и кроватях вповалку разлеглись друг на друге пьяные легкодоступные девки и мужики. Ни одной свободной комнаты, кроме сурового кабинета, не оказалось. В хозяйской спальне Матвей буквально запутался в телах молодых девушек, которые, как змеи, извивались и переплетались друг с другом, пытаясь пробудить в пьяном обкуренном мозге самца сексуальный инстинкт. Женя только вздохнула. За последнее время она привыкла к подобным выходкам, но очень хорошо понимала, что стало причиной срыва Матвея, поэтому терпела и ждала, когда же пройдет эта непонятная болезнь любимого человека. Женя верила, что пройдет непременно.