Скажи что-нибудь хорошее

Когда уставшие путники с ношей приблизились к дому, на Пашку набросился Кирюха:

– Павел, где же ты был? Мы тебя ждали-ждали, но доктор велел идти домой. – Он повис на Пашке, как пиявка, не желая отклеиваться и всхлипывая навзрыд.

– Эй, малой, ты что расхлюпался? Пацанам реветь не положено! – Пашка старался казаться строгим, но у него получалось с трудом. – Хватит здесь сырость разводить, и так достаточно.

Он действительно промок до нитки, шагая по высокой траве, и чувствовал себя невероятно уставшим. Георгий, шикнув на них, протиснулся в дверь, стараясь не потревожить Евгению.

– Мне не мешать, пока не позову! – приказал он.

Кирюха немного отстранился и, вытирая рукавом глаза, сообщил в свойственной ему заговорщицкой манере:

– Я-то еще ничего. Мамочка знаешь как рыдает…

– Да ладно, – опешил Шило и покрылся румянцем, – а она-то чего рыдает?

– Говорит, что не надо было тебя отпускать, что ты потерялся и заплутал в лесу. Здесь бывали случаи, когда деревенских находили – они уже в лешаков превращались и по ночам в дудки дудели.

Пашка расхохотался:

– Чтобы в дудку дудеть, нужно ее сначала купить! И вообще – лешаков не бывает!

– Бывают! И нечистая сила бывает! А дудки они сами делают или у кикимор воруют! – Для большей убедительности Кирюха выпучил глаза, чем еще больше рассмешил Пашку.

– Ну да, или из могил достают, – вступил в игру Шило.

Кирюха воспринял дополнительную информацию за чистую монету и очень заинтересовался:

– Да? А этого я не знал…

– Да пошутил я, пошутил. Давай веди меня в горницу, где девица горюет. – Он слегка щелкнул парня по носу. Кирюха крепко ухватил Пашку за руку и потянул в дом. На кухне, зажав в руке полотенце, задумчиво сидела грустная Валюша и, казалось, ничего не видела и не слышала. Увидев парочку, она подскочила, наскоро промокнула полотенцем мокрые щеки и вдруг застыла, не зная, что делать.

– Слава Богу, – выдохнула Валюша и вдруг разрыдалась во весь голос.

Теперь в недоумении застыл Пашка, а Кирюха заверещал, как шальной:

– Мама, мамочка, ну что мне с тобой делать? Павел пропал – плачешь! Нашелся – снова плачешь!

Он подбежал к Валюше, обхватил ее талию, уткнувшись лицом в живот, и тоже заревел. Пашка недолго думая приблизился к горестной парочке, заключил обоих в объятия и стал приговаривать ласковые слова, которые знал, в надежде обуздать порыв эмоций.

– Не плачьте, все хорошо. Все нашлись, мы здесь, все вместе. Никуда друг от друга не денемся. Будем теперь вместе всегда-всегда.

Он чувствовал такой прилив теплоты и нежности, какого никогда раньше не испытывал. В этом ощущении было все – и радость, и ответственность, и страх потерять этих двух неожиданно близких, сильных и одновременно таких беззащитных людей. Честно говоря, он сам был готов разрыдаться, точнее, почти уже плакал, сам того не понимая. Глаза и щеки его были мокрыми, но Шило не чувствовал этого. Валюша уткнулась лицом в Пашкино богатырское плечо, обливая слезами и без того промокшую, разодранную в клочья рубашку. Она тихо прошептала:

– Правда, всегда-всегда? – Валюша подняла на него припухшие глаза, полные слез, и застыла в ожидании ответа.

– Я же сказал, глупая!

Она вновь уткнулась в плечо и разразилась новой серией рыданий, теперь, видимо, другого характера.

Наверное, они могли бы стоять так всю жизнь, но внезапно в тишине прозвучал непривычно резкий, скрипучий голос:

– Эй, есть кто-нибудь? Больного со станции к вам привез!

Это был почтальон Леонтий, который раз в месяц привозил в «стойбище», как он называл поселение Георгия, корреспонденцию и посылки. На сей раз Леонтий прихватил со станции мрачного, непомерно толстого мужика, который еле дышал, говорил с большим трудом и почти не мог двигаться. Тот, видимо, заплатил Леонтию каких-то денег, и почтальон счел за счастье погрузить тушу весом в сто шестьдесят килограммов на свою утлую подводу.

Леонтий производил двойственное впечатление: с одной стороны, он был услужлив, расторопен и педантичен; с другой – подозрителен, недоверчив и хитер. Маленькие, глубоко посаженные глазки-буравчики так и шныряли туда-сюда, будто в надежде углядеть, что не так лежит. В данную минуту глазные бусинки почтальона сканировали пространство, словно отыскивая подозрительные улики или доказательства чьей-то вины.

Пашка видел Леонтия в третий раз, и с каждой встречей неприязнь к почтальону усиливалась. От него исходила какая-то неприятная энергия, будто сулящая неприятности. У Пашки прямо чесались кулаки, так ему хотелось заехать Леонтию промеж густых, сросшихся у переносицы рыжих бровей. Почтальон вел себя по-хозяйски.

– Чего стоите как вкопанные? Я же говорю – больной на подводе лежит. Его устроить надо! Поторапливайся, Валентина. И ему еще две комнаты нужно – охранники с ним, на станции остались, мне за ними надо вернуться.

Валюша с сомнением покачала головой:

– Я не знаю, куда их всех девать. Свободна только одна комната. – Валентина отодвинула занавеску и выглянула во двор, где стояла подвода с новым гостем. – И то, этот человек там не поместится. Он даже в проем не войдет.