Скажи что-нибудь хорошее

Шило удалился из приюта необыкновенного мужика, испытывая смешанные ощущения. С одной стороны, он недоумевал и сомневался, с другой – анализировал увиденное и услышанное и верил. Именно сейчас, после этого контакта с Георгием, Пашка обрел надежду на будущее. Он совсем чуть-чуть поверил в то, что Евгения останется с ним. Странности Георгия сейчас казались вполне нормальным поведением. То, что человек может ослепнуть и прозреть, тоже стало приемлемо, потерять и обрести движение – наверное, да. Но то, что похожие на трупы люди с фотографий могут превращаться в цветущих, пышущих здоровьем мужчин и женщин, казалось пока сомнительно. Шило все-таки был реалистом.

Он очень тихо спустился вниз, стараясь не скрипеть ступеньками. Дом стал темнеть, принимая в окна сумеречный отблеск почти ушедшего солнца. Пашка вышел на крыльцо. Вечерняя зорька сопровождалась редким мычанием коров, лаем возмущенных собак и легким, ласковым дуновением ветерка. Шило снова поверил, что все будет хорошо. Видимо оттого, что сам чувствовал себя очень легко, радостно и как-то уверенно. Он поймал себя на мысли, что думает о фотографиях, на которых отыскал еще как минимум пять людей, обреченных на смерть и избежавших ее благодаря встрече с Георгием.

Пашка услышал шум на кухне и хотел заглянуть туда в надежде встретить Валюшу, но первым делом все-таки решил проверить Евгению. Он вошел в комнату в приподнятом настроении, но картина, которую Шило увидел, моментально сбила позитивный заряд. Пашка почувствовал, как его зыбкая, еще не оформившаяся вера в чудо теряет силу. Бедняжка металась по кровати и несвязно что-то бормотала. Она была очень бледной, руки ее холодны как лед, а на лбу выступила испарина. Женя не узнала Пашку, хотя ему казалось, что она смотрит прямо на него, то есть сквозь него:

– Уходи, – бормотала она, – дай мне покой, ненавижу тебя.

Шило почувствовал себя беспомощным. Он не понимал, чем вызвана буйная реакция и за кого его приняла Евгения. Он осторожно, стараясь не делать резких движений, присел возле кровати и взял женщину за руку. Она резко, с диким криком выдернула ее:

– Отпусти меня! Не держи меня больше! Я не хочу!

Пашка увидел в ее взгляде незнакомый огонек ярости, какой-то бессмысленной, тупой, непонятной. Похоже, Евгения не отдавала себе отчета в том, что говорила и делала. Она попыталась резко встать с кровати, но не нашла достаточно сил для движения. «Господи, хоть бы кто-то услышал эти крики и пришел на помощь, – подумал Шило, – на кухне же был народ…» Евгения попыталась встать еще раз, но Пашка придержал ее за плечи, подавляя порыв. Она еще выкрикнула пару гнусных, режущих ухо, ругательств и как-то резко обмякла, стала покорной и податливой, лицо ее сморщилось в жалкой гримасе, казалось, она вот-вот разрыдается. Но Евгения просто повалилась на матрас и отключилась. Видимо, силы покинули ее. Пашка вспомнил, что больную нужно напоить целебным отваром, но совершенно не представлял себе, как это сделать. Он налил в кружку напитка из термоса и, держа ее в правой руке, попытался приподнять женщину левой. Поднять было несложно – вряд ли она весила сейчас больше сорока килограммов, но для того чтобы растормошить ее до более-менее сознательного состояния, парню явно не хватало третьей руки. Он несколько раз попытался выполнить процедуру, но тщетно. Евгения даже бровью не повела.

Шило поставил кружку с отваром на пол и сам беспомощно расположился тут же. «Господи, – взмолился он, – помоги мне справиться с этим. Я дурак, я полное дерьмо, я не заслужил, может… Но она мне страшно нужна. Хочешь, забери меня. Только ей подари жизнь. Она лучше, гораздо лучше и добрее. Она достойна жизни…» Пашка настолько сосредоточился на молитве, что не заметил, как открылась дверь и в комнату кто-то вошел. Тишина, подсвеченная серебристой луной, была звенящей. Лишь иногда ее пропиливали, но быстро удалялись крики лесных обитателей. Что-то тревожное и непонятное зависало в воздухе на доли секунды, и вокруг вновь воцарялась тишина. И сумерки, залитые лунным светом.

– Как она?

Пашка узнал бы этот голос из тысячи, только он радовал, будоражил, пробуждал желание бегать, прыгать, летать… Такого с ним не случалось никогда в жизни. И надо же было произойти, когда он приехал, чтобы вытащить с того света женщину, которую любил больше всех на свете, единственную, которую когда-либо любил. Валентина была вне концепции. Но она была! Вот она – уверенная и робкая одновременно, строгая и вместе с тем ласковая, грустная и радостная, исполненная жизненной мудрости и молодая, близкая и далекая, – одним словом, вся состоящая из противоречий. Но она здесь, во плоти: стоит с горящей свечой в руках и спрашивает:

– Как она?

– Плохо, – только и смог ответить Пашка. Он вскочил на ноги, чуть не опрокинув кружку с драгоценным отваром. Снова почувствовал непривычное смущение и дурацкий трепет перед неизвестным ему объектом мироздания. Конечно, это была Валюша.