Сказание о Шарьяре

А тем временем, не покладая рук,

Сорок девять рабынь трудились вокруг,

Сорок девять рабынь — для любых услуг.

И была среди этих рабынь одна

Некрасивей всех и глупее всех,

Но зато весела — веселее всех,

Не смолкала ее болтовня и смех.

Незлобивой, послушной она была,

Как дитя, простодушной она была

И охотно бралась за любые дела:

От зари до зари выбивала ковры,

Выносила помои, скребла котлы,

Во дворцовых покоях мыла полы,

Звали девушку Шируан-шоры.

Вот однажды, с утра подметая дворы,

На задворках нашла Шируан-шоры

Чей-то старый, брошенный орамал,

Чей-то грязный, поношенный орамал,—

Видно, кто-то полжизни его таскал.

Но для нищей рабыни, носящей рванье,

И такая обновка была хороша:

Увидала находку — схватила ее,

И от радости заволновалась душа.

Молода, глуповата была Шируан,

А лицом рябовата была Шируан,

И взбрело ей в голову: «А почему

Не померить мне шелковую чалму?

Погляжу-ка, хорош он мне или мал

И к лицу ли мне будет такой орамал?

Если впору, по праздникам буду носить,

Только где бы зеркальце раздобыть?

У ханум по-хорошему не возьмешь,

Что ни спросишь у них, говорят: не трожь!

А без спросу возьмешь да еще разобьешь —

Так накажут, что станет жить невтерпеж.

Очень худо простою рабыней быть —

Даже зеркальца некому мне купить,

Скоро будет семнадцать, а мужа нет,

И нисколечко денег к тому же нет,

А на зеркало нужно с десяток монет...

Ну-ка к пруду старому я схожу —

На свое отражение погляжу!

Госпожи мои долго спят поутру,

А пока что к пруду я удеру,

Заодно и воды в бурдюк наберу!..»

И довольная выдумкою своей,

Напевая, махая пустым бурдюком

Да по грязи шлепая босиком,

Мимо кузницы, через кусты, прямиком

Побежала к пруду она скорей,

Побежала, беспечна и весела,-

И откуда несчастная знать могла

Что за страшная участь ее ждала?

Прибежала к пруду она

Ни души кругом, тишина.

Стала девушка напевать

Да косички переплетать,

А потом, чалму намотав

И на камень прибрежный встав,

Наклонилась — стала смотреть

На зеркально-чистую гладь.

Неподвижен был сонный пруд,

На воде кувшинки цветут,

А едва дохнет ветерок,

По воде морщинки бегут,

Над прибрежьем утро встает,

И вода блестит, как металл,—

Если б кто-нибудь только знал,

Если б кто-нибудь подозревал,

Что таится на самом дне,

В синей, дремлющей глубине!

Но у девушки на уме

Только ветреность да баловство,

Ей добиться бы лишь одного:

Покрасивее быть в чалме.

То на лоб надвинет ее,

То конец откинет ее,

То сдвигает ее на бочок,

И подмигивает чуть-чуть,

И слегка выставляет грудь —

Все уловки спешит изучить,

Чтоб мужчину приворожить,

Подцепить его на крючок,

Так и сяк примеряет чалму,

Будто в зеркало, в пруд глядясь,

И грозит, тихонько смеясь,

Отражению своему.

Вдруг заметила девушка свет,

Разгорающийся под водой,

Золотистый, струистый свет,

Разливающийся над водой,

И все трепетней, горячей

Переливы живых лучей,

Будто стала вода гореть,

То как золото, то как медь,—

Даже больно глазам смотреть!

Брови девушка подняла,

В изумленье открыла рот,

Прошептала: «Барекелла!

Удивительные дела!..

Если этот чудесный блеск —

Отраженье моей красоты,

То совсем, совсем не пусты

Золотые мои мечты—

Скоро сбыться должны мечты!

Раз я так хороша собой,

Стоит только надеть чалму,

То хотелось бы знать, почему

Остаюсь я простой рабой?

Почему, сколько помню себя,

Девяти госпожам служу

И с утра до поздней поры

Чищу платья, мету дворы,

Мою блюда, скребу котлы,

С бурдюком за водой хожу?

Почему с такой красотой,

Ослепляющей каждый взор,

Я не замужем до сих пор?

Говорят, я груба, ряба

И достойна только раба,

Но видать, я совсем неплоха

И получше найду жениха.

Видно, мне и вправду к лицу

Эта шелковая чалма:

Как надену, пойду к дворцу —

Всех джигитов сведу с ума!

С первым встречным не стану спать,

Пусть ко мне будут сватов слать,

Жениха подберу сама —

Не спесивого богача,

А красивого усача,

Молодца, чья кровь горяча!..»

Так дивилась своей красоте

Рябоватая Шируан,

Предавалась сладкой мечте

Глуповатая Шируан,

И не чуя близкой беды,

Наклонясь над гладью воды,

В темном омуте отражена,

На себя любовалась она.

Вдруг прошла по воде волна,

И как будто огнем зари

Освещенная изнутри,

Сразу стала вода ясна,

И сейчас же до самого дна

Стала девушке глубь видна,

В пруд едва не свалилась она –

До того удивилась она!

Смотрит девушка, изумлена,

От волнения чуть дыша:

Два веселеньких малыша,

Пухлых, голеньких крепыша

Под водой, золотясь в глубине,

Копошатся на самом дне!

Поглядели бы вы на них,

Как беспечно резвились они,

Как в воде копошились они

Босиком, в рубашонках одних,

И как ловко по влажному дну,

Мягко устланному песком,

Пробирались они ползком

Между водорослей тугих!

Ярким утром пробуждены,

Только что поднялись они,

И тотчас, веселы, смешны,

За игру принялись они,

И смеются глазенки их,

Шевелятся ножонки их,

Да играют с галькой цветной

Озорные ручонки их.

А у каждого — чуб золотой,

От него золотистый блеск,

И серебряный — чуб другой,

От него серебристый блеск,—

Вот откуда чудесный свет

Разгорается под водой,

Разливается над водой!

Простодушна, глупа, как дитя,

Молодая рабыня была,

И казалось: беспечно шутя,

Все шестнадцать лет прожила.

Потешались слуги над ней,

И смеялись подруги над ней,—

Все равно Шируан была

Бестолкова и весела

И по-прежнему вздор несла —

Поумнеть никак не могла.