Сказание о Шарьяре

И тогда, осторожно открыв тайник,

Семь запретных книг достал еретик,

И по самой ветхой из этих книг

Двух младенцев отыскивать стал старик:

На земле искал — не нашел нигде,

Под землей искал — не нашел нигде,

В небесах искал — не нашел нигде,

Наконец, младенцев нашел в воде —

Увидал их обоих в старом пруде.

Солнцеликого мальчика он увидал,

Луноликую девочку он увидал,

И у каждого чуб сверкал золотой,

И блестел, как серебряный, чуб другой.

Усмехнулся старик, будто этого ждал,

Вещим даром и вправду он обладал —

Тайну страшную сразу же разгадал

А снаружи чернела ночная тьма,

И стояли послы у подножья холма,

С нетерпением ждали рассвета они,

И с волнением ждали ответа они.

Только думал старый вещун

Из пещеры на волю шагнуть,

Как метнулась тень из угла

И ему преградила путь.

Безобразна, космата, зла,

Эта странная гостья была

И страшна, будто смертный грех,

А в глазах словно уголь тлел,

И оскаленный рот шипел,

Издавая беззвучный смех.

Отступил старик, задрожал:

Он огонь этих глаз узнал

И щербатых зубов оскал —

Он колдунью тотчас узнал.

«Эй, послушай, святой мудрец! —

Зашептала старуха ему.—

Эй, послушай, седой глупец! —

Засвистала в ухо ему.—

Прозорливец ты — спору нет,

Прожил ты девяносто лет

И не скоро еще умрешь —

Полтораста лет проживешь.

Колдуны и чудесники мы,

Да к тому же ровесники мы,

Потому я к тебе и пришла —

Дать хочу хороший совет.

Если ты сейчас поспешишь —

Правду хану сказать решишь,

Так и знай: не поверит хан,

Твой ответ сочтет за обман —

Уж таков наш премудрый хан!

И тогда берегись, старик,

Всем шайтанам молись, старик,

Все равно тебя не спасут —

Нрав у хана горяч и крут.

Палачам тебя отдадут,

А пытать — их привычный труд,

И узнаешь ты, старый плут,

Как свистит беспощадный кнут.

В тело гвозди тебе забьют,

Рот горячим свинцом зальют,

На куски тебя разорвут,—

Будут псы твою кровь лакать,

По дворам потроха таскать.

Если ж ты немного схитришь

Да чуть-чуть душой покривишь,

Будь уверен: в любой обман

Непременно поверит хан —

Уж таков справедливый хан!

И тогда будешь рад, старик,

Будешь сразу богат, старик,

Ждет тебя не жестокий суд —

До небес тебя вознесут:

В дар тебе золотой сосуд

Полный жемчуга принесут,

Снимет хан для тебя с чалмы

Знаменитый свой изумруд,

Бросишь темный этот приют —

Для тебя дворец возведут,

Будет полон его подвал

Золотых, серебряных груд,

Будешь пить из граненых чаш,

Будешь есть из узорных блюд,

И со страхом станет глядеть

На тебя подневольный люд,

Будешь сотни рабынь иметь

Для любых забав и причуд —

Ведь богатым дозволен блуд!

Ты — бедняк, а станешь похож

На почтеннейшего из вельмож,

Сразу славу ты обретешь,

Богачом свой век доживешь —

За одну ничтожную ложь!»

Так старуха шептала ему,

Второпях бормотала ему —

И опять убежала во тьму.

А едва из окрестной мглы

Золотистый блеснул рассвет,

Во дворец возвратились послы,

Перед ханом склонились послы,

Сообщили такой ответ:

«Ты был прав, справедливый хан,

Ты воистину всех мудрей!

Вот что старый сказал аскет

О бесчестной жене твоей:

Никаких красавцев-детей

У нее и в помине нет,

Как у нищего нет монет.

Просто наглая лгунья она,

Да к тому же колдунья она,

А толкнул на преступный путь

И тебя, благородный хан,

Так неслыханно обмануть

Надоумил ее шайтан.

Хитрый был у нее расчет:

Чтоб любовь твою заслужить,

Чтобы в ханском шатре пожить,

Быть в почете хотя бы год,

Принялась она ворожить,

Говорить, что ребенок растет,

Стала воздухом день за днем

Наполнять, раздувать живот,—

Располнела на время она,

Как беременная жена.

А когда от державных дел

Ты уехал в степь отдыхать,

Из бесплодного чрева она

Воздух выпустила опять,

А в постель котенка взяла

И слепого щенка взяла,

И рассказывает теперь,

И доказывает теперь,

Что зверенышей родила.

Но сумел разгадать аскет

Этот гнусный ее секрет.

И велел передать аскет:

Больше женщинам, хан, не верь!»

Было слышно, как в тишине

Хрипло дышит хан Дарапша,

Закипела его душа,

Как большой котел на огне,

Сдвинул яростно брови он,

Стал от гнева багровей он,

Стал зловещей тучи мрачней,

Стал грозы могучей страшней —

Приказал позвать палачей.

В тот же час узнали девять ханум,

Что сумели соперницу погубить,

Что приказано голову ей отрубить,

И печалиться стали девять ханум:

«Да ведь смерть такая — не смерть, а мед,

Неужели она так легко умрет?»

А над связанной жертвой два палача

Занесли уже два тяжелых меча,

Но внезапно увидели палачи —

Девять ханских жен к ним бегут, крича:

«Дайте нам ее! Дайте нам ее!

Сами ей воздадим по делам ее!

Изобьем, разорвем пополам ее!»

Получили по горсти монет палачи

И вложили в ножны свои мечи,

А злодейки несчастную Гульшару

Потащили за косы по двору

И жестокую начали с ней игру.

Проявили сноровку девять ханум,

Раздобыли веревку девять ханум,

И ни в чем не повинную Гульшару

Стали бить, как воровку, девять ханум.

Но сначала раздели ее догола,

Прикрутили к тому же резному шесту,

Где жестокую ночь она провела,

Где вчера близнецов на свет родила.

Вот со свистом тугие камчи взвились,

Это девять злодеек за дело взялись:

Непристойно бранить ее принялись

И безжалостно бить ее принялись,

И на коже, нежной, как лепестки,

Появились ссадины и синяки.

По спине Гульшару злодейки секли,

И на землю кровавые змейки текли,

И по бедрам хлестали, хрипло дыша,

Изуродовать юное тело спеша,