Сказание о Ёсицунэ

Тосабо был от природы хитроумен, и он понимал, что не годится отряду идти в столицу обыкновенным порядком. Раздобыл он сто тан белой материи и велел сшить на всех чистые одежды паломников; мирянам он нацепил сидэ на шапки эбоси, монахам он нацепил сидэ на чёрные колпаки токины, и даже коням он нацепил сидэ на гривы и хвосты и велел вести их в поводу как подношение богам; доспехи и панцири уложили в лари, а лари завернули в чистые соломенные маты, обвязали соломенными жгутами и прицепили к ним ярлыки с надписью: «Первые в году дары для Кумано». Затем был выбран день, счастливый для Камакурского Правителя и несчастливый для Судьи Ёсицунэ, и Тосабо выступил из Камакуры со своим отрядом в девяносто три человека.

В тот же день он достиг почтовой станции Сакау. В той земле местность, именуемая Итиномия, была владением Кадзивары, и Кадзивара Кагэтоки загодя послал своего старшего сына Гэнду, дабы он с подобающей заботой и учтивостью приготовил для Тосабо ночлег, всё привёл в порядок и вычистил, а также передал в дар двух коней, каурого и серого, под сёдлами с серебряной отделкой. На этих коней Тосабо тоже нацепил сидэ, чтобы и они принимались за подношения богам. А затем дни сменялись ночами, ночи сменялись днями, и на девятый день достиг Тосабо столицы.

– Солнце ещё высоко, – сказал он. – До заката подождём в предместьях Синомиягавара или Содэкурабэ.

Там свой отряд в девяносто три человека он разделил на два и, как стемнело, во главе пятидесяти шести вступил в город, словно бы прямо с дороги; остальные двинулись следом, несколько приотстав. Они прошли по улице перед храмом Гион, переправились через Камо по мосту Четвёртого проспекта и стали спускаться на юг по улице Хигаси-но Тоин. Тут надобно сказать, что был среди приближённых Судьи Ёсицунэ некий Эда Гэндзо, уроженец Синано. Он навещал одну даму, жившую близ перекрёстка Пятого проспекта и проспекта Токёгоку, и вот, направляясь к ней из дворца Хорикава, где располагался его господин, он на Хигаси-но Тоин прямо, что называется, носом упёрся в процессию паломников. В тени домов было темновато, и поначалу он разглядел только, что идут они через столицу на поклонение в Кумано. «Любопытно знать, откуда это они?» – подумал он, пропуская мимо себя передние ряды, а когда увидел задние, то вдруг узнал Тосабо из Никайдо. «С чего это Тосабо в такое студёное время, да ещё с такой силой людей, вздумал молиться в Кумано? – удивился он. – Хорошо бы его спросить, а то ведь у нашего господина с Камакурским Правителем всё время нелады. Только ведь правду он мне всё равно не скажет. Может, надобно исхитриться и с видом первого встречного заговорить с носильщиками?» Всё вышло, как он хотел: с ним поравнялся второй отряд, и у него спросили:

– Как здесь добраться до Ворот Шестого проспекта и Масляного переулка Абуракодзи?

Он объяснил: так-де и так. Затем, увязавшись за ними, задал вопрос:

– Кто и откуда ваш хозяин?

– Господин Тосабо из Никайдо, что в провинции Сагами, – ответили ему.

Тут шедший позади увалень проворчал:

– Вот говорят, что мужчине надо хоть раз в жизни полюбоваться столицей. Да ведь это хорошо, если входишь в столицу средь бела дня, а мы зачем-то остановились в дороге, ждали вечера. Слуг с собой ведём, груз на себе тащим. А на улицах-то темно.

Кто-то отозвался на это:

– Не терпится ему. Целый день впереди, вот и насмотришься.

И тогда ещё кто-то сказал:

– Эх, господа хорошие, спокойной жизни осталась здесь одна лишь нынешняя ночь. Завтра начнётся то самое дело, будет великая буча! Страшно даже подумать о том, что станется с нами самими.

Гэндзо, слушая это, шёл за ними, не отставая, а затем завёл такой разговор:

– Я ведь тоже родом из Сагами. Правда, живу в столице при господине, однако же приятно поговорить с земляками.

Так он схитрил, и ему ответили:

– Земляк, говоришь? Тогда слушай, что мы тебе скажем. Пришли мы сюда с карательным поручением убить меньшего брата Камакурского Правителя, Судью Куро Ёсицунэ. Только никому об этом ни слова!

Услышав такое, Эда Гэндзо забыл о своих делах, бегом вернулся во дворец Хорикава и доложил обо всём. Судья Ёсицунэ, нисколько не взволновавшись, произнёс:

– Что ж, удивляться тут не приходится. А ты изволь пойти к Тосабо и скажи ему вот что: «Человек, который прибывает отсюда в Восточные земли, должен прежде всего доложить Камакурскому Правителю о делах в столице. Человек же, который прибывает из Восточных земель сюда, должен прежде всего предстать передо мною и доложить о тамошних делах. Твоё промедление есть дерзость и невежество. Явись тотчас». И, сказавши это, сразу веди его сюда.

Эда Гэндзо послушно отправился на перекрёсток Ворот Шестого проспекта и Масляного переулка, где остановился Тосабо. Там уже расседлали всех лошадей и мыли им ноги, и человек пятьдесят-шестьдесят воинов, рассевшись рядами, о чём-то, видимо, совещались тихими голосами. Сам же Тосабо, облачённый в бледно-голубой кафтан с пурпурным исподом, возлежал, опираясь локтем на подушку.

Когда Эда Гэндзо изложил, что было приказано, Тосабо пустился в объяснения: