Сказание о Ёсицунэ

Хотя был Кисанда из самых низших слуг, но силой духа не уступил бы таким героям, как Сумитомо и Масакадо, а в стрельбе из лука оставил бы позади себя и самого Ян Ю. Лук на четверых и стрелы в четырнадцать ладоней были как раз по нему. «Мне подходят!» – подумал он радостно и поспешил к воротам. Он отодвинул засов и, приоткрыв толчком воротину, выглянул наружу. Там в ярком свете звёзд безлунной ночи блестели «звёзды» на шлемах, и лица под шлемами сами просились на выстрел. Кисанда опустился на одно колено и открыл стрельбу, быстро накладывая на тетиву одну стрелу за другой. Пять или шесть всадников в передних рядах у Тосабо свалились наземь, из них двое испустили дух на месте. Как видно, Тосабо это пришлось не по нраву, и он тут же отступил.

– Ты негодяй, Тосабо! – крикнул Кисанда. – Это так ты паломничаешь от имени Камакурского Правителя?

Тосабо подвинул коня и заехал под прикрытие воротины.

– А ну, – произнёс он, – кто там военачальник нынче ночью? Назови себя! Не годится нападать безымянным! С тобой говорит Тосабо Масатана из родового союза Судзуки, посланец Камакурского Правителя!

Но Кисанда в ответ промолчал, не желая навлечь на себя пренебрежение врага.

Тем временем Судья Ёсицунэ заседлал своего коня по кличке Огуро седлом с золотой отделкой. Он был облачён в панцирь пурпурного цвета поверх красного парчового кафтана, голову его покрывал белозвездный рогатый шлем; у пояса меч, изукрашенный золотой насечкой, из-за спины над головой выдавались длинные стрелы с бело-чёрным оперением «накагуро» из орлиного пера, и в руке он сжимал за середину лук «сигэдо» – знак военачальника. Он вскочил на коня, галопом вылетел на большой двор и с площадки для игры в ножной мяч крикнул:

– Кисанда!

И тогда Кисанда закричал врагам:

– Здесь я, самый низший из слуг Судьи Ёсицунэ, но духом я твёрд и нынче ночью стою в самом первом ряду! Моё имя Кисанда, мне двадцать три года! Выходи, кто смелый!

Услышав это, Тосабо был раздосадован. Он приблизился к воротам, нацелился в щель между створками, положил на тетиву боевую стрелу в тринадцать ладоней с оперением лопатой и, натянув в полную силу, выстрелил. Стрела прошила наплечник на левом плече Кисанды и вошла в тело до самого оперения. Рана была из лёгких, Кисанда рывком вытащил стрелу и отшвырнул её, и кровь алыми струями полилась по его спине и по нагрудной пластине панциря. Кисанда отбросил лук, ухватил алебарду за середину древка, распахнул толчком настежь ворота и встал между створок, уперев ногу в порог. И тогда враги, стремя в стремя, с рёвом ринулись на него. Кисанда, сделав шаг назад, встретил их градом ударов. Он рубил коней по головам, по груди, по передним ногам, и кони падали, и кубарем катились наземь всадники, и одних он закалывал, других рассекал. Так он перебил там многих. Но на него навалилась вся громада врагов, и он, отбежав назад, прижался спиной к коню своего господина. Ёсицунэ взглянул на него с седла.

– Да ты ранен, – произнёс он.

– Так, господин.

– Если тяжело, уходи.

– Коль вышел на поле боя, то рана – удача, а смерть – обычное дело.

– Изрядный малый! – произнёс Ёсицунэ. – Этак мы выстоим с тобой вдвоём.

Однако Судья Ёсицунэ не поскакал на врага, и Тосабо тоже не спешил напирать. Оба они словно бы в нерешительности не трогались с места, а между тем Мусасибо Бэнкэй, валяясь на ложе у себя в жилище на Шестом проспекте, размышлял так: «Что-то мне не спится нынче ночью. Видно, это потому, что Тосабо объявился в столице. Нейдёт у меня из головы, как там мой господин. Надобно пойти поглядеть, а тогда уже вернусь и буду спать». Он облачился в свои грубые пластинчатые доспехи с набедренниками до колен, опоясался огромным мечом, подхватил боевую дубинку и, сунув ноги в деревянные башмаки на высоких подставках, направился ко дворцу. Полагая, что главные ворота заперты на засов, он вошёл через боковую калитку и там, очутившись позади конюшни, услыхал со стороны переднего двора грохот конских копыт, как будто разразились все Шесть Землетрясений разом. «Экая досада, они уже напали!» – подумал он, вошёл в конюшню, огляделся и увидел, что Огуро там нет. «Не иначе как уже в бою», – подумал Бэнкэй. Он вскарабкался на восточные ворота и взглянул: Судья Ёсицунэ одиноким всадником стоял против врагов, и только лишь Кисанда был у его стремени.

– Смотреть противно, – проворчал Бэнкэй. – Никогда не слушает, что ему говорят, никакой осторожности не признаёт, вот ему нынче и зададут страху!

Он ступил на веранду и, грохоча башмаками по доскам, двинулся к западной стороне.

«Это ещё что такое?» – подумал Судья Ёсицунэ. Присмотревшись, он различил фигуру огромного монаха в доспехах. «Тосабо зашёл с тыла», – решил он, наложил стрелу на тетиву и послал коня вперёд.

– Эй, там, монах! – крикнул он. – Кто таков? Назовись! Назовись или положу на месте!

Однако Бэнкэй не отозвался, посчитавши, что пластины его панциря прочные и стрелой их, пожалуй, не пронять. Судья же Ёсицунэ решил, что может промахнуться, вбросил стрелу обратно в колчан и с лязгом выхватил меч из отделанных золотом ножен.