Проблема представления знания научным языком, если ее рассматривать применительно к науке о литературе, неотделима от более общей проблемы научного дискурса как такового.
В самом общем виде под дискурсом понимается сложившаяся в определенных социально-исторических и культурных условиях традиция человеческого общения с характерными для нее жанрами, стилями, тематикой, специализированным языком, прецедентными высказываниями и текстами [Силантьев 2004].
В общем поле культуры дискурс реализует определенную коммуникативную стратегию. Так, применительно к повседневному дискурсу можно говорить о коммуникативной стратегии обыденного единения людей посредством разнообразных форм прямого обмена текущей информацией, фатических коммуникативных актов и др. Применительно к образовательному дискурсу можно говорить о специфической коммуникативной стратегии обучения и обмена опытом и знаниями, что реализуется в жанрах лекции, семинара, зачета, экзамена и др.
Коммуникативная стратегия дискурса выступает доминантой, своего рода «гиперинтенцией» по отношению к интенциональным характеристикам жанров как типов высказываний, составляющих целое дискурса. Так, интенция лекции – прямая передача преподавателем нового знания студентам, интенция семинара – обмен мнениями и подготовленными суждениями студентов и преподавателя, интенция публичной защиты курсовой работы – выполнение квалификационного задания и демонстрация студентом навыков научной дискуссии. Нетрудно видеть, что все названные интенции – жанровые по своему существу – укладываются в единое целое коммуникативной стратегии дискурса образования как такового.
Вместе с тем дискурс определяется не только коммуникативно-речевым, но и собственно ментальным форматом человеческого общения и особенностями представления соответствующего рода знания.
Так, дискурс повседневности характерным образом соотносится с суммой обыденного опыта, обычно определяемого как здравый смысл. Религиозный дискурс сопряжен с формами и стратегиями представления сакрального знания. Юридический дискурс в своих специфических формах выражает сумму правового знания. Дискурс науки, к которому мы переходим, при всей своей очевидной целостности и общности коммуникативных стратегий, отличающих его от иных дискурсов культуры и социального взаимодействия, в то же время достаточно дифференцирован в соответствии с делением научных дисциплин. Поэтому мы можем говорить о дискурсе математики, биологии и, наконец, литературоведения.
Научно-дисциплинарные дискурсы владеют своим специфическим знанием, несводимым в теоретической парадигме и экспериментальном опыте к другому знанию. Более того, они в определенной мере и формируют соответствующее научное знание. При этом специфическими являются сами способы представления и выражения знания в соответствующем научном языке. Данный вопрос применительно к дискурсу литературоведения и находится в центре нашего внимания, и в этой связи мы сформулируем два тезиса, отвечающие особенностям представления знания в науке о литературе.
1.
2.
Литературоведческий дискурс, таким образом, определяется коммуникативной стратегией непрерывного поиска новых смыслов и новых терминологических знаков и теоретической стратегией преодоления своей собственной системности, которая в силу этого всегда остается только складывающейся, становящейся системностью. Поэтому литературоведение постоянно ставит под сомнение свою терминологичность и, более и важнее того, свой собственный научный язык (в отличие от других научных дисциплин, напротив, стремящихся к упрочению своей терминологии и языка)[20].
Знаки (термины) литературоведческого языка индивидуальны и обновляемы не только в плане своего выражения, но и в плане содержания – и автор-литературовед нередко присваивает принятому литературоведческому термину свое, обособленное, значение и вкладывает в термин свой, обособленный, смысл. Так, например,