Сиротская зима

— Я не хочу ссориться, просто, пойми, я не могу больше спрашивать разрешения, а потом отчитываться за каждый шаг. Я тебе и твоей семье желаю всех благ в Новом году.

И повесила трубку.

Великие открытия совершаются, как известно, при самых неподходящих обстоятельствах, судьбоносные, как любят говорить политики, решения тоже не выбирают соответствующей обстановки, да и любые мысли ведут себя прихотливо. В очереди к врачу в этом несчастном травмапункте ее мучила вовсе не боль, а стыд: как она снимет сапоги, а ноги обернуты прозрачной пленкой. Ужас! На длинной коробочке, в которую был упакован рулон, почему-то название ее значилось по-украински “Харчова плiвка” — для русского уха это звучало несуразно и неаппетитно, что еще больше увеличивало неловкость. (Когда она потом пересказывала это Леве, вспомнилась английская шутка, что истинная леди, отправляясь в путешествие, надевает лучшее белье на случай железнодорожной катастрофы.) Под непрестанную болтовню шофера на обратном пути, перебирая в уме последствия своей внезапной недееспособности, помимо всех новогодних обстоятельств Оля поняла, что едва ли попадет на кладбище четвертого января, в мамин день рождения. И в этот момент ее стукнуло: она станет старше мамы. И эта мысль теперь не отпускала ее. “Мама столько успела в жизни, она была настоящая, взрослая, а я вроде еще и не начинала жить — ни семьи, ни детей, разве что любимая работа… Пустоцвет…”.

Это резкое слово, мысленно произнесенное ею как приговор себе, добило ее. Неужели надо было похоронить родителей, чтобы наконец ощутить себя взрослой? Или это только у нее так?

Лева давно стоял на пороге комнаты с дуршлагом в руке, он, конечно, слышал разговор и не мог не почувствовать, что произошло что-то не вполне ординарное. Но остывшие макароны есть невозможно, а он их варил по особому маминому рецепту, и ему не терпелось услышать похвалу. Ольга застыла, не отнимая руки от положенной на рычаг трубки и, казалось, забыла о нем. И тут Лева вдруг увидел себя со стороны: как шут стоит посреди чужой квартиры с этим нелепым решетом, озабоченный степенью готовности макарон. Дурак, зачем он поддался Олеговому напору, надо бы жить своим умом.

Вчера, когда они подъехали к подъезду, он не стал напрашиваться войти. Они распрощались у двери квартиры (Лева настоял, чтобы на свой второй этаж она ехала на лифте), Оля уверила его, что с голоду она не умрет, холодильник набит, поблагодарила за предложенную помощь, и они расстались, даже не условившись о телефонном звонке.

Собачка, к счастью, оказалась вовсе не такой стервозной, в комнате был полный порядок, только плед, стыдливо прикрывающий безногий матрас, был скомкан — повалялась вволю; встретила она Леву с таким восторгом, что он впервые в жизни оказался готов понять, для чего держат в доме животных. Сосед должен был приехать завтра, в понедельник на работу, так что гулял Лева почти что с удовольствием. Потом позвонил Олегу и потешил подробностями неудавшегося свидания. Тот, конечно, поразвлекся, но вопрос задал вполне серьезно:

— А как мой портрет, совпал с оригиналом?

— Да. Недурна собой и неглупа.

— Старик, дуракам везет. Такого в жизни не бывает, только в мыльных операх и слащавых любовных романах: она прикована к постели, он готов исполнить любые ее прихоти, а тут как раз на носу Новый год.

— И что я, по-твоему, должен делать?

— Яснее ясного, завтра поутру явиться к ней как Дед Мороз с елкой и мешком подарков.

— А если у нее уже есть елка или, того хуже, ражий детина дверь откроет?

— Будешь с фонарем под глазом и зазря опустошенным кошельком. Но кто не рискует… продолжать?.

— Кстати сказать, кошелек и так пуст, вчерашние поездочки все съели. Зарплата в понедельник, а, сам понимаешь, у кого займешь в эти дни…

— Дорогой Лев Васильевич, что бы вы делали без старших товарищей? Короче, через сорок минут у выхода из моего метро.

Он все-таки не рискнул явиться без звонка. Убедился, что елок полно, позвонил прямо от базарчика в квартале от ее дома. Она смутилась, но обрадовалась. Нога опухла, настроение хуже некуда, водки для компресса в доме нет. Бегал за водкой, доставал с антресоли пыльный ящик с елочными игрушками, помогал развешивать их совершенно новым для себя способом — с помощью полуразогнутых канцелярских скрепок, что оказалось куда удобнее привычных ниточек, под Олиным руководством возился на кухне, откуда ее и утащил этот телефонный звонок…

Макароны получились не хуже маминых. За чаем Лева, уже чувствуя себя заправским кулинаром, поинтересовался, что это у нее за хитрая кастрюля — ничего ко дну не пристает.

— У меня вся посуда такая, — не вставая со стула, она открыла дверцу шкафчика, где серебрились боками кастрюли и сковородки: вот чем хороши маленькие кухни! — Если честно, эта утварь — предмет моей профессиональной гордости, а грубо говоря, мне именно за нее деньги платят.

— Все понял, вы закупаете эту посуду, потом убеждаете всех в ее неоценимых достоинствах и продаете. Я вспомнил, видел рекламу.