– Главное, чтобы ты прекратила реветь и смогла выяснить, что же такое обнаружили Люси и Пол, – настойчиво продолжала Лесли. – Если сегодня тебя снова пошлют на элапсирование в 1956 год – ты должна просто-напросто попросить об этом мистера Джорджа, – ты будешь настаивать на разговоре с дедом с глазу на глаз! Что за идиотская идея отправиться в кафе! И на сей раз ты запишешь всё, что он скажет, любую мелочь, слышишь? – Она вздохнула. – Ты уверена, что организация называлась «
– Ну давай, упрекай меня в моей бесполезности, – оскорблённо откликнулся Хемериус. – Мне понадобилось всего семь столетий, чтобы с примириться с тем, что я не в состоянии даже перевернуть страницу книги.
В дверь постучали, и в комнату заглянула Каролина.
– Обед готов! Гвенни, тебя с Шарлоттой заберут через час.
Я застонала.
– Шарлотту тоже?
– Да, так сказала тётя Гленда. Бедную Шарлотту эксплуатируют для достижения безнадёжных целей – или что-то в этом роде.
– Я не голодна, – ответила я.
– Мы сейчас придём, – заявила Лесли, легонько ткнув меня в бок. – Гвенни, ну давай. Себя пожалеть ты сможешь и потом. А сейчас тебе надо поесть!
Я уселась на кровать и высморкалась.
– У меня не хватит сейчас нервов слушать злобные замечания тёти Гленды.
– Да, но тебе понадобятся нервы, чтобы пережить ближайшее время. – Лесли подняла меня с кровати. – Шарлотта и твоя тётя – хороший полигон для тренировки. Если ты переживёшь обед, то с лёгкостью переживёшь и суарею.
– А если нет, то ты всегда сможешь сделать харакири, – добавил Хемериус.
Мадам Россини при встрече прижала меня к своей широкой груди.
– Моя Лебединая шейка! Вот наконец и ты. Мне тебя не хватало!
– Мне вас тоже, – искренне ответила я. Само присутствие мадам Россини с её бьющей через край сердечностью и чудесным французским акцентом («
– Ты придёшь в восторг, когда увидишь, что я тебе сшила. Джордано почти плакал, когда я ему показывала твои платья – так они прекрасны.
– Охотно верю, – ответила я. Джордано плакал наверняка оттого, что он не сможет сам носить эти платья. Сегодня, правда, он был более-менее дружелюбен, не в последнюю очередь потому, что в танцах мне удавалось всё, а благодаря Хемериусу и его суфлированию я знала совершенно точно, какой лорд относился к тори, а какой к вигам (Хемериус просто подсматривал в листочки из-за Шарлоттиного плеча). Мою собственную
В конце занятия Джордано передал мне список слов, которые я не должна ни в коем случае употреблять.
– До завтра выучить и усвоить! – прогнусавил он. – В восемнадцатом столетии нет ни автобусов, ни дикторов, ни пылесосов. Ничто не является суперским, классным или крутым, не существует таких понятий, как расщепление атома, коллагеновый крем или озоновая дыра.
Ах, в самом деле? Пытаясь представить себе, каким это образом мне на суарее XVIII века удастся впасть в искушение произнести фразу со словами диктор, озоновая дыра и коллагеновый крем, я вежливо ответила «Окей», на что Джордано прямо-таки взвился:
– Неееет! Как раз не окей! В XVIII веке не было никакого «Окей», глупое существо!
Мадам Россини зашнуровала мне на спине корсаж. Я снова поразилась, до чего он удобный. В таком наряде сразу выпрямлялась осанка. Подбитый тканью проволочный каркас она закрепила мне на бёдрах (я думаю, XVIII век был чудесным временем для женщин с толстой попой и широким тазом), а затем надела на меня бордовое платье. Мадам Россини застегнула на моей спине длинный ряд крючков и пуговок, а я в это время восхищённо гладила тяжёлый шёлк. Ах, до чего красиво!
Мадам Россини медленно обошла вокруг меня, и на её лице расцвела довольная улыбка.
– Очаровательно.
– Это платье для бала? – спросила я.