Синий дым

Сквозь сеть дождя, туман и холод
Смотрю на призрачный Париж.
Как я любил, когда был молод,
Пейзаж неповторимых крыш.
И этот сад у стен Сената,
Где на заре парижских дней
Лишь нищей юностью богаты,
Бродили мы среди аллей.
Здесь, в детском уголке вселенной,
Среди людских шумливых дел,
Всегда гоним струёю пенной,
Бежал кораблик по воде.
Как часто мы за ним следили
И планы строили с тобой
О наших странствиях, что были
Упрямой общею мечтой.
А наш мальчишка белокурый
Здесь сделал первые шаги.
Но в нашей жизни ветер хмурый
Уж веял холодом могил.
Здесь, у старинного фонтана,
Шумели листья над тобой,
Но ты из жизни слишком рано
Была уведена судьбой.
Тебя хранит твоё искусство,
А память мне дарит во сне…
Любимой и покорно-грустной
Всю жизнь ты будешь сниться мне.

«За расточительность в какой-то час…» [10]

За расточительность в какой-то час
Мы платим поздней горькою заботой.
Наш долг по беспощаднейшему счёту
Жизнь одиночеством взимает с нас.

Мучительный, счастливый плен Эрота
Судьба нам предназначила в удел.
Я каждый миг сносил, как пчёлы в соты —
Чтоб мёд воспоминаний загустел.

Со щедростью слепой и неразумной
Развеяли мы счастье на ветру.
И есть ли смысл в той полуправде умной,
Что в поздний час пришлась нам ко двору?

Памяти Ирины Кнорринг

Ничего не вернёшь, ничего не поправишь,
Ничего не расскажешь и не объяснишь.
Ни к чему болтовня о «сиянье и славе»,
Даже вовсе не где-то там… вовсе не спишь.

Без следа. Без надежды на отклик и встречу.
Только книги и вещи живое хранят.
Эта рана — ее никогда не залечишь —
Беззащитная голая совесть моя.

И над жизнью твоей — так нелепо истлевшей,
И над жизнью моей, уж не нашей весной,
Веет ветер, с далёких морей залетевший…
Плющ зелёный и розы на глине осевшей.
Крест дубовый, сколоченный верной рукой [11].

В больнице

Белая косынка в коридоре,
В тишине, склонилась над столом.
Сумрак колыхающийся спорит
С желтоватым световым пятном.

Издалёка грохот нарастает.
Прогремит и стихнет за окном.
И грохочет в воздухе ночном.
Поезд из Бретани!

— Помнишь, море?
Бешено летящее на мыс?
В этом торжествующем просторе
«На краю земли» стояли мы.

Мы мечтали в будущем июне
Снова слушать этот рёв и вой!
Это… это было накануне
Страшной катастрофы мировой!

И теперь страна иная снится,
Только к ней заказаны пути.
Если б через горы и границы
По снегу, пешком, босым дойти!

Париж, 1941.

«Вот нищий ждёт с протянутой рукою…»