Синдром отмены

Как только я на себе почувствовал всю двусмысленность своего положения, то тут же начал пассивно сопротивляться в тех формах, в каких это доступно восьмилетнему ребенку. Я срывал выступления на академических концертах, резал подушечки пальцев бритвой, разбил личную балалайку о стену, когда ночью ко мне ломился пьяный сосед, чтобы разобраться с мамой, которая ту ночь проводила в летней времянке со своим евреем-сожителем, с которым она планировала свое обеспеченное будущее. У мамы с женой соседа были счеты из-за того, что та некогда была любовницей моего отца, и мама открыто обвинила ее в этом. Жертвой этого бытового конфликта стал мой музыкальный инструмент. Сосед ломился в дверь несколько часов, а я бил в стену балалайкой соседям, до тех пор пока от нее не остался один гриф.

На втором году учебы, в программу добавился второй инструмент, который я должен был изучать факультативно. Беда в том, что наша семья не могла позволить себе фортепьяно, и учиться играть я мог только нажимая на нарисованные на бумаге клавиши. С фортепьяно у меня был забавный эпизод. Мама договорилась с одним из педагогов чтобы я проходил обучение у нее на дому. Пару раз я посетил эти занятия, но потом наступило лето и мне хотелось ловить раков и рыбок, а не посещать уроки игры на инструменте. Мне пришлось искать компромисс и я обещал маме, что после рыбалки сразу отправлюсь на урок. На рыбалку я пошел не один – компанию мне составили двое моих взрослых друзей. Одному исполнилось пятнадцать, другому шестнадцать лет. На троих у нас было две удочки – моя и шестнадцатилетнего друга. Рыбалка была не очень удачной, крючок постоянно цеплялся за камни и мне пришлось несколько раз бегать к рыбачившим по-соседству мужикам просить выручить меня снастью из своих запасов. Когда в очередной раз я вернулся на место лова, мои друзья его уже покинули, бросив мою удочку, совершенно запутав леску. Я пришел в ярость. Схватив самоучитель игры на фортепьяно под мышку, я бросился за ними в погоню. Друзья шли рядом, мирно о чем-то беседуя друг с другом. Я остановился в двух шагах от них.

– Коля! – позвал я друга, который ловил рыбу на мою удочку.

– Что? – откликнулся он.

– Подойди ко мне пожалуйста, у меня к тебе вопрос.

– Чего тебе? – спросил Николай, нависая надо-мной.

– Где моя удочка? – спросил я его.

– Мне похрен где твоя удочка. Ищи ее на берегу! – пренебрежительно ответил мне Николай, скривив рот.

Я размахнулся и что есть сил ударил его кулаком по уху. Николай схватился за голову, и эта пауза, которая потребовалась ему, чтобы вернуть себе самообладание, позволила мне развернуться и побежать прочь. Николай погнался за мной, но погоня не увенчалась успехом. По дороге я выронил самоучитель игры на фортепьяно и потерял из него несколько страниц, которые выпали, а сам учебник изрядно вывалялся в грязи. На урок я безнадежно опоздал, и с тех пор больше ни разу не сел за инструмент. Учитель фортепьяно, с которым я виделся незадолго до того, как окончательно бросил музыкальную школу, потрясая моим пострадавшим в драке самоучителем саркастично произнес:

– Я надеюсь, что за двадцать лет мы его осилим!

Он ошибался. Мы не закончили его никогда. Директор школы – угрюмый крупный мужчин, который на всех учеников наводил страх, узнав что я ухожу, вызвал меня в свой кабинет на аудиенцию.

– Чем ты хочешь заниматься, когда оставишь школу? – спросил он меня, прожигая своим тяжелым взглядом насквозь.

– Запишусь в спортивную секцию. – ответил я, глядя с тоской в окно на стадион, расположившийся напротив.

– И в какую же секцию ты хочешь записаться? – продолжал он допрос, играя желваками.

– Я хочу записаться в велосипедную секцию – соврал я, почему-то решив, что велосипед менее одиозное решение, чем секция борьбы, в которую я планировал записаться на самом деле.

Директор взял паузу, и эта пауза наполнила меня отчаянием – мне страстно хотелось в то мгновение оказаться на свободе, вдали от этого страшного человека и этой гнетущей тишины.

– Очень жаль. – наконец нарушил молчание он – очень жаль, что нельзя взять череп человека, вскрыть его, вычистить всю ту грязь, которая в нем скопилась, а затем закрыть.

Я на мгновение взглянул в глаза директору и в эту секунду мне стало очевидно, что все его мощные силы сконцентрированы на то, чтобы не дать волю своим сильным рукам. Воспользовавшись паузой, я незаметно выскользнул из кабинета, оставив директора наедине со своими мыслями.

Моя грязь осталась внутри меня, и с той поры ее стало только больше, но я запомнил тот эпизод, как реальную попытку человека меня спасти.

Однажды, почти сорок лет спустя, в Америке, я зашел в русский магазин, чтобы купить продуктов и неожиданно увидел на полке балалайку. На секунду мое сердце вздрогнуло и меня объяла тихая радость человека, встретившего на чужбине свою давнюю подругу детства.

– Это балалайка? – спросил я удивленно у продавца.