Синдром Л

– Не вздумай… я про рюмочку.

– Может, хоть закурить мне опять. Разрешаешь?

– Нет! Ни в коем случае. Слушай, а ты точно не…

– Точно не! Но только молчи! Не надо… ты понимаешь меня? Не надо… сейчас… Приедешь, тогда поговорим. Беспроводным образом.

– Ну так я приеду. Такси попробую вызвать…

– Только если у тебя есть спецталон на ночной вызов.

– Да валялся где-то, академический.

– А отца твоего точно можно теперь одного оставить?

– Можно. А вот тебя нельзя.

– В смысле? А, понял! О, это прекрасный смысл!

Я и не чаяла, что можно в наши дни в Москве в течение получаса ночью машину получить. Повезло. Где-то свободный таксист рядом оказался. А по пустому городу машина домчала меня за десять минут.

Я думала, что любовь снимет напряжение, но мы занимались ею слишком сосредоточенно, слишком старательно, умственно, не любили, а пытались получить терапевтический эффект. При этом присутствие Шебякина за стеной давило, приходилось разговаривать шепотом, и ласкать друга молча, и молча кончать. Главное было – не вскрикнуть в конце. Но потом стало легко. Саша лежал на боку, прижавшись ко мне, и нежно касался пальцем то подбородка, то уха, то губ. А я пыталась этот палец поцеловать, а он его отнимал в последний момент.

– Это такие салочки, – шепотом сказал он.

– А вообще, можно в принципе вот так всю жизнь лежать и любоваться… этим всем. И не надо больше ничего… Еще если трогать чуть-чуть разрешат… Во-от здесь… ну и тут совсем чуть-чуть. И вот там…

– Эту песню я уже слышала, – сказала я, уворачиваясь от его пальца. – Однако практика показыва…

Но тут он залепил мне рот поцелуем. И мы лениво, но чувственно, не спеша, стали целоваться, и уже начали потихоньку возбуждаться опять, как вдруг Саша оторвался от меня и сел в кровати. Как будто что-то вспомнил.

– Что такое? – спросила я. – Пост коитус омне анимал тристи? После акта любви каждый зверь печален?

– Мне в полночь звонила Лида, – шепотом сказал Саша. – Это заведующая секретариатом нашим. Сказала, в восемь утра начальство собирает всю мою группу для срочного совещания. А потом она не удержалась и говорит: по страшному секрету могу сообщить. Поймали предателя-то! Точно говорю: поймали. Только ты меня не выдавай, это должен быть сюрприз. Так что все, говорит, Санёк, готовь лацкан для ордена! Я пытался ее еще расспросить, но она испугалась, что и так наговорила лишнего. Попрощалась и повесила трубку. Я попробовал коллегам дозвониться, но никто трубку не взял. Наверно, спали уже. Так что вот я не знаю, что и думать. Кто может быть этот предатель? И какие-то предчувствия у меня нехорошие… Может, я сам себя поймал, а? В результате блестяще проведенной операции?

– Что ты такое говоришь, Саша, окстись!

Он вдруг вскочил, включил ночник, схватил со стола листок бумаги и начал быстро что-то на нем черкать.

Я сидела на кровати и любовалась им. Как-то это очень красиво у него получалось. Порывисто.

Я еще в тот момент не поняла ничего. Как это говорили в Отмененном Времени – не врубилась, вот как. Я вообще очень люблю их жаргон запретный. А Саша тем временем закончил свое черкание, протянул мне бумагу.

– На, смотри.