Синдром Л

– Во-первых, ты его прогнал. А во-вторых, и это гораздо важнее – еще раз повторю, – разве может кто-то заменить мне тебя? Никто! Исключено! И кошмарную новую травму, которую ты мне собрался нанести, никакой Ганкин, да и никто другой излечить не сможет.

Фазер впервые после эпизода с тетрадью взглянул мне в глаза.

– Но ты звучишь так уверенно, как будто из нас двоих сильнее ты. И взрослее.

«Может, отчасти так и есть», – я. Но вслух этого говорить не стала. А сказала другое, что тоже не было совсем уж ложью.

– Но ты-то, отец, в отличие от чужих людей, прекрасно знаешь, что это – напускное. Компенсация.

– Да, – откликнулся он. – И психиарт говорит, что до излечения еще далеко. Еще эта ложная память. Синдром Л.

– Ну вот, а ты хочешь меня с ним один на один оставить, с этим синдромом.

Отец посидел-посидел, потом встал, подошел, обнял неловко. Так мы и простояли минуты две, наверно, или даже три, просто молчали, и он легонько поглаживал меня по затылку. Я даже немного устала стоять, но боялась разомкнуть объятие. Наконец он оторвался от меня, отвернулся, наверно, чтобы я его слез не видела. Пошел в спальню, и оттуда донеслись трубные звуки – он громогласно сморкался.

«Все, – подумала я. – Самоубийство отменяется. На ближайшее время, по крайней мере».

Вернувшись, он опять полез в бар. «О, только не это! – поморщилась я, глядя, как он снова наполняет два фужера горькой жидкостью. – Будь он неладен, этот вермут… но придется смириться – что не сделаешь ради такого случая. И ради такого отца», – думала я.

– Что ты успела в тетрадке прочитать? – спросил он. И снова посмотрел, как он умеет, просвечивая насквозь. Под этим взглядом у меня очень плохо получается врать. С самого детства.

– Прочитать?

– Да, в тетради!

– В тетради?

Он повел плечом: дескать, не надо дурака валять. Теперь он терпеливо ждал ответа.

– Ну… я в основном жанр увидела данной эпистолы… Как я и думала, прощание с любимой дочерью перед насильственной смертью от собственных рук. Остальное я не очень-то разглядывала…

– Но все же кое-что разглядела, надо думать… я же знаю твою технику скорочтения.

И вот тут я дала слабину. Вместо того чтобы продолжать долго, занудно и кропотливо наводить тень на плетень, я сболтнула лишнее.

– Ты знаешь, пап, – сказала я. – Давай этот разговор отложим, а? На завтра хотя бы. А то поздно уже, все устали, ты с ног падаешь, да и я тоже…

– Нет, я хочу только понять, что ты успела там прочитать. Признавайся. Ты же меня знаешь, я все равно не отстану.

– Ну что-то такое… непонятное… про Сергуткина… про КГБ… агентов каких-то.

Отец встал. Подошел к окну. Сделал вид, что выглядывает там что-то. Чтобы понадежнее от меня отвернуться. Лица не видеть.

– Ты поняла? Самое… мерзкое ты поняла? Что меня завербовали? Что я, главный диссидент страны, ее несгибаемая совесть, вот уже почти три года как на подписке?

– Ну, может, и поняла… – сказала я. Надо было опять очень тщательно слова подбирать. Тут же очень деликатный момент наступил. Я даже зевнула – по-моему, довольно правдоподобно. Чтобы показать ему, что меня этот невероятный поворот в его биографии не особенно заинтересовал.

– Ну и поняла… Но я же вижу, какая жизнь пошла… все равно все вокруг или офицеры, или их агенты… Они, наверно, к стопроцентному охвату населения стремятся… Вот когда наступит рай!

– Меня не интересует остальное население. Мне за себя стыдно, – сказал Фазер. – А на остальных мне в данном случае наплевать… Но чего ты не знаешь, так это того, как это произошло. Я об этом написать не успел.

– Пап, правда, давай отложим.