Синдром

Больше всего на свете Ирвину хотелось остаться тут. Плевать, что ковшеобразное спортивное сиденье жесткое и не приспособлено для сна — он настолько устал, что просто не было сил добраться до ванной. Но они нашлись, стоило Брендону распахнуть дверь джипа.

Может, и принуждал. Но Ирвин не мог допустить, чтобы сейчас Белл заперся в своем бункере один на один с памятью о тех самых минутах. Ему уже не суждено их забыть, и имя Дуо еще не раз сорвется с изгрызенных в мясо губ. Но Ирвин может сделать так, что прошлое наконец станет прошлым. Историей, не терпящей сослагательного наклонения, имеющей свой единственный финал.

— Прости! — Ирвин нагнал Белла у багажника джипа. Сгреб в объятия, притиснул к блестящему боку машины. — Прости, я дурак. Мне была противна даже мысль, что это Аарон, но я готов был поверить в это, лишь бы все кончилось! Я не могу больше... — слова складывались в корявые и малопонятные фразы, но Ирвин уже не мог остановиться и придумать, как сказать иначе. — Мне кажется, что до самой смерти я так и останусь взаперти. Никогда раньше не думал, какой же это кайф — просто поехать куда хочу и когда хочу.

Как и всегда, Брендон помедлил. А затем похлопал его по спине.

— Я тебя понимаю. И не стоит копить напряжение — можно же было выбрать время, съездить куда-нибудь…

— Завтра, — Ирвин уткнулся лбом ему в плечо. — Поедем на трек. Хочу погонять... — и вдруг рассмеялся. Неожиданно для самого себя, безудержно, на грани истерики. От осознания того, насколько все было просто. И от горечи, что ничего не кончилось. И что придется бороться за право вести нормальную жизнь и за возможность обнять и приласкать Брендона.

Впрочем, если с первым Ирвин ничего не мог поделать, то второе было всецело в его руках. Направление атаки было верным, осталось только не растерять запал, и вот с этим у Ирвина никогда не было проблем.

Подняв голову, он поймал губами губы Брендона. Целовал осторожно и нежно, извиняясь и за мерзкое настроение, и за сцену, и за то, что заставил гоняться за собой по всему городу.

Это повторялось снова — уже в который раз. Крепко сомкнутые губы и горячие ладони на плечах, отстраняющие, разрывающие прикосновения, так толком и не ставшие поцелуем.

— Я становлюсь твоей тюрьмой, — прошептал Белл искаженным болью голосом.

— Нет, — Ирвин взял его за подбородок, посмотрел в глаза. — Ты — моя свобода. От банковского счета, имени, славы и прочей мишуры. Твои объятия предназначены только для меня. Ты целуешь меня, Рональда Тревора, уроженца штата Аляска, а не мировую звезду Ирвина Вайса. Ты хочешь меня и отталкиваешь тоже меня, — он коснулся губами губ Брендона, быстро, мимолетно.

Он настроился на долгие секунды ожидания ответа, но Брендон неожиданно резко прижал его к себе, будто бы ждал такого ответа. Надеялся на него.

— Тогда что же… — прошептал он, глядя на него уже не таким затравленным взглядом. — Может быть, стоит звать тебя Рон?.. — и опустил глаза на его губы.

— Тогда придется ставить тазик с моей стороны кровати, ненавижу это имя, — прошептал Ирвин и не стал медлить с поцелуем, буквально вжимая Брендона в борт джипа.

На этот раз Белл ответил — да так, что Ирвин немедленно почувствовал соленую медь на языке. На этот счет он не беспокоился — уже пару недель назад Белл сам, без всяких просьб принес ему сразу три справки из разных лабораторий: никаких инфекций — а их список был пугающе длинным, — в его крови выявлено не было. А вкус… Почему-то этот вкус не вызывал больше отторжения. Ирвин даже испытывал некоторую гордость. Да, Белл не спал ночами, оплакивая своего Дуо. Истязал себя, винил, ненавидел. И все равно целовал его, Ирвина. И не только…

Брендон был ниже ростом и куда уже в плечах, но сумел оттолкнуться от машины безо всякого труда. И развернуться, меняясь с Ирвином местами. А потом безо всяких заминок опустился на колени, сразу же расстегивая на нем штаны.

Это смахивало на жертвоприношение, вот только Ирвин не мог понять, кто же из них жрец, а кто — агнец. Едва стянув с него белье, Брендон обхватил ладонью уже твердый член и посмотрел на него с нескрываемым желанием. А потом прижался губами к гладкой коже лобка, обжигая прикосновением и дыханием, и лишь после этого взял в рот.

Ирвин помнил, что у Брендона изранена губа. Что свежая, еще кровоточащая рана нестерпимо болит. Но он не мог не толкаться в умопомрачительно горячий рот, в тесное шелковистое горло. Одной рукой он схватился за ручку двери джипа, боясь, что не удержат ноги, второй перебирал короткие волосы Брендона.

Но в этот раз Белл не занимался самоистязанием. Он берег губу и брал член глубоко, почти до самого основания, даря наслаждение, но почти не затрагивая рану. И все равно в какой-то момент Ирвин почувствовал, как по яйцам что-то течет и капает куда-то вниз.