Симптом страха

— Котёл, — мечтательно вздохнул Глеб, — хороший образ, годный. Только я не думаю, что готизм, фашизм и сатанизм такие уж разные понятия. Ноги — не при женщинах будет сказано — растут из одного места. Все эти ваши измы начинаются с обожествления зла; и то, и другое, и третье — чёрная месса, служение Сатане.

— Да, а это наш спиноза — в жопе заноза! — продолжила за Ленку Ира знакомить Нэнси с компанией. — Держится презрительно, разговаривает сдержанно, любит унижать других. Если бы не золотые руки, давно бы открестилась от гавнюка.

— Спасибо, конечно, и низкий поклон за такую презентацию! — хмыкнул тот. — Меня, вообще, зовут Глеб. Фамилия Иванголов. Можно называть по-всякому: Глеб, Бигл, Вангог, но только не гавнюк.

— Я запомню, — кивнула, улыбнувшись, Нэнси, поскольку последняя фраза была обращена к ней.

— Бомба, а ты будь аккуратней с роковыми женщинами! — предупредил Глеб и скосил глаза на Иру, как бы намекая, что речь по-прежнему о ней. — Помни, что секс в их жизни не главное. Гораздо важнее для них нащупать максимум мужчины в вопросах смелости, таланта и мерзости. Да-да, именно мерзости! Хотя… я не осуждаю этих женщин: с ними связаны наши наиболее яркие воспоминания. Если бы не они, мы бы многого не понимали.

— Опричный пост! — воскликнул Бульба, но все всё поняли и согласились: тост что надо!

Откупорили новую бутылку, разлили по фужерам красное как рубин вино, и только Глеб, напомнив, что ему ещё развозить «чрезмерно пьяненьких», чокнулся початой банкой безалкогольного пива.

— За встречу! — подхватила Ленка.

— За роковых женщин! — аккомпанировал Стёпа.

— За встречу с роковыми женщинами! — переиначил Глеб и многозначительно посмотрел на Нэнси.

По дружное цоканье стекла фужеры опустели рубиновыми залпами.

— И всё-таки: ты не прав, — сказала Ира, глядя Глебу прямо в глаза.

— Ты про секс? — пошло ухмыльнулся он, выпрямив мальчишески стройную спину. — Согласен, в промискуитете роковых женщин — некоторых! — можно уличить.

— Пошляк, я не об этом, — отмахнулась девушка. — Я хочу сказать, что служители Сатаны никогда не считали себя «сверхчеловеками».

— Ау! — Он постучал пальцем у виска и тонкие губы его брезгливо сложились в мягкую насмешку. — Ты в курсе, что влияние на идеологию Третьего рейха в своё время оказал хорошо известный вам Кроули?

— Это было косвенно! — с жаром возразила Ира. — Очумелые варвары-нацисты не гнушались брать в оборот многие идеи Алистера, но это ничего не значит. Тем более готы здесь вообще не при делах! Нам просто нравится культ смерти.

— Мне есть, что сказать на этот счёт! Вспомни Умберто Эко, если читала, конечно, его эссе «Вечный фашизм». Он же там итальянским по белому перечисляет не то двенадцать, не то четырнадцать признаков фашизма, из которых эксплуатация трёх культов — эклектики, архаики и смерти — магистральная тема. Ну, нечем бить? Хендрик Мёбус вообще описывает идею фашизма, как гибрид элитарного соцдарвинизма и сатанинской воли к власти. Там, конечно, не без арийского язычества обходится, но всё же… А готы, конечно: вообще не при делах.

— А чего ж тогда пихаешь нам своего «Бурзума»? — вяло возразил Бомба, подначиваемый не столько темой, сколько задетой честью своей фемины. — Если одним миром мазаны? Чем он так отличен от «Сатирикона»26, который ты терпеть ненавидишь, а я торчу и сохну.

— Так я за искусство радею, — Глеб обиделся — или сделал вид. — Я за великие произведения! Прости, но твои Сатир и Фрост, два бухенвальдских крепыша — просто крезогоны по сравнению с «Бурзум». Я бы даже не сравнивал, не ставил в один ряд! Это всё равно что сравнить, ну я не знаю… «Майн кампф» и сказку про Красную шапочку. Гитлер создал бессмертный текст и очевидное явление искусства. Это факт!

— А сказки Перро тоже явление искусства! — заметил Бомба.

— Не надо только преувеличивать! Моралитэ там есть, бесспорно, для детей дошкольного возраста. Не более того!

— Ты можешь согласиться с выводами Гитлера? — неожиданно, с вызовом, встряла в беседу Нэнси, и Глеб принял этот вызов. Под тонкой синей кожей горла, как поршень, быстро заходил взад-вперёд кадык.

— Я могу согласиться с многими выводами Гитлера, это не меняет моего к нему отрицательного отношения.

Он рубанул ладонью воздух, как бы отсекая все возможные фигуры умолчания.

— Я читала книгу фюрера, — сказала Ира. Она достала зеркальце и заглянула в крошечный серебряный овал. Уложила на место взлохмаченные прядки, деликатно поправила макияж и с прищёлком захлопнула крышку, оставшись довольна. — По-моему его «Борьба» абсолютно политически адекватна современной России, так что я думаю в самое ближайшее время её запретят.

— И правильно сделают! — сказала Ленка.

— Неправильно сделают, — не поддержала подругу Нэнси, чем сильно удивила её. — Я согласна с Глебом. «Майн кампф» — это исторический документ, литературный памятник и явление искусства. Нельзя запрещать слово только потому, что им может пользоваться террорист или диктатор.