Симптом страха

С отвращением Нэнси выгребла ворох смятого постельного белья и тщательно промыла ванну с порошком. Покопалась на Ленкиных полочках за зеркальной стенкой и отковырнула крайне душеполезные ингредиенты — банку морской соли для ванны Mer de lavande и крошечный флакон шампуня со спа-эффектом Mon spa. Наполнила ванну водой и без сожаления отдала час своей жизни сеансу омовения, прекрасно снявшему перенапряжение бессонной ночи. Пышная шапка взбитого в пену шампуня и ароматическая соль с каплями лавандового масла сделали процесс столь благодетельным и впрок, что Нэнси, сама того не заметив, уронила голову на грудь и задремала. Впрочем, сладко покемарить не дал настырный телефон, среагировавший не хуже системы контроля «антисон», тут же затрезвонивший в квартирной глубине прихожей. Пока тот надрывался, Нэнси успела пожалеть о вчерашнем его спасении — телефонному аппарату следовало пожить хотя бы день в забвении. Она уже решила откровенно пробойкотировать громогласные призывы зуммера, но вспомнила о Ленке, неумышленно отброшенной из головы на периферию дырявой памяти. В треволнениях вчерашнего вечера (и ночи) она напрочь забыла перезвонить подруге и увериться, что та благополучно приземлилась на сочинскую землю. И, наверно, она ждала её звонка всё сегодняшнее утро дня своего рождения, совсем одна-одинёшенька в незнакомом городе, без знакомых, друзей, притиснутая сложной акклиматизацией и депрессивной ломкой — киснет, куксится, хандрит и, думается, сильно в обиде на подругу за её молчание.

Это, в самом деле, была Лена. Лена пребывала в «Эйфории» — так, кажется, назывался пляжный лаунж-бар, где она тусила последние несколько часов. До этого был мужской стрип-клуб, ещё раньше ресторан с системой «шведский стол» и винотека с комплиментами от заведения. Сколько было аперитивов, Ленка плохо помнила. Один или два, может, четыре — это не считая дижестивов. От возбуждения она глотала окончания и почти не слушала робкие оправдания подруги. Лена верещала, как сорока. Нэнси робко уточняла про работу: ведь Милашевич отправили в служебную командировку, а не голых умасленных парней смотреть. Ленка отмахивалась: «фирма», узнав про день её рождения, дала отгул. Одним словом, у Лены всё было хорошо. Лена была в восторге от всего, что происходило с ней, и говорила, что задержится здесь до шестого. До шестого? Для Нэнси это означало ещё неделю жить в неопределённости противоестественного сожительства с Борисом Ильичом. Она как раз открыла рот для эмоционального пересказа о бесславном возвращении владельца, как в замке заворочался ключ, и она с ужасом поняла, что, в устремлении к аппарату, позволила не утруждаться излишним облачением, обхватив мокрое тело лишь полотенцем, деликатным в размерах и прочности наброшенного впопыхах узла. Нэнси бросила трубку на коротком «я перезвоню» и прошмыгнула в свою комнату.

Бухнули тяжёлой дверью. Вошедший прошлёпал по прихожей. Оттопырив толстые губы, он просунул голову в дверную щель и улыбнулся Нэнси.

— Ах, уже проснулась, Анечка. Я харчей собрал по магазинам. К столу поможешь?

Нэнси онемела от подобной бесцеремонности. Подтянула под самые подмышки предательски сползающее полотенце и вытолкала голову старика наружу. Лицо Бориса Ильича приняло покорно-вопросительное выражение и под давлением исчезло.

Нэнси душил гнев. С твёрдым намерением более не терпеть присутствие циничного, развязного старика, она оделась, наспех побросала свои вещи в сумку, оставив только картонную коробку, наполненную на четверть сиротливой горкой фаянсовых болванок, и книгу Рушди. Пересчитала капиталы (более чем скромные), вложила деньги в паспорт и убрала в карман. Коробку пинками вытолкала на лестничную клетку и со злорадством спустила в мусоропровод, слушая, как гремят и бьются черепки. Вернулась в квартиру, сжимая в руках книгу, и прошла на кухню.

Старик запарившись, с удовольствием обтирал платком крепкую короткую шею. У стола стояли нагруженные до отвала магазинные пакеты, возле которых любопытно тёрлась Джокока. Она старательно вынюхивала ароматы мясных изделий.

— Лена в командировке, будет шестого, — процедила она сквозь зубы. — Кормите, пожалуйста, её животных.

Она подумала и, смягчившись, дала краткий ликбез:

— Джокока привереда. В крайнем случае, сухой корм во втором ящике, где столовые приборы. Но не больше половины её миски и не чаще одного раза в день. Нафаня — тому подойдёт любая еда с вашего стола. В этом смысле он неприхотлив. Корм для Жейки рядом с её клеткой, в моей комнате.

— Жейка — это кто?

— Шиншилла.

— А ты, что ж?

— Я уезжаю, — просто сказал она. — И попрошу вас передать Лене от меня вот это.

Старик снова неприязненно взглянул на книгу. Упрятал платок в карман, уселся на стул и вытянул ноги, сжимая кулаки коленями.

— Ни в коем случае!

— Да что такого? Это всего лишь книга! Просто передайте…

— Нет, и не проси.

— Почему? Потому что это плохая книга?

— Кто сказал? — удивился Борис Ильич.

— Хорошую не жгут, и не взрывают книжные из-за неё…