Симон

– Главное – доживи, бала-джан! – повторял каждый встречный, похлопывая Баграта по худющему, остро выпирающему не вбок, а вперед плечу. Тот слабо улыбался и обещал не подвести. И слово свое, на удивление, сдержал. Потихоньку пошел на поправку, стал ездить на подработки в Ереван, а потом и вовсе перебрался туда – учиться на зубного техника. Вернулся высоченным и крепким красавцем, и даже легкая хромота, которую он приобрел после ампутации обмороженных пальцев, выглядела не недостатком, а скорее дополнительным штрихом к его обаятельному облику.

Девицы на выданье все как одна сохли по нему, но заводить отношения не спешили. Да и Баграт особо не стремился, из суеверного страха оставить какую-нибудь бедняжку молодой вдовой. «Вот как стукнет тридцать – так и отправим сватов в дом той девушки, которую одобришь», – подшучивал он над встревоженной матерью. Тамара вздыхала и, перебирая в голове беды, через которые суждено было пройти ее первенцу, молила лишь о его здоровье. А женится он или нет – дело двадцатое, жив – и на том спасибо.

Может, материнские молитвы достигли небес, а может, сама смерть, удрученная многочисленными неудачами, махнула рукой и отступила, или же – почему нет? – древнее предание вступило в силу, но с того дня, как Баграту исполнилось тридцать лет, в судьбе его наконец-то настало благословенное затишье. Специалистом он оказался отличным, так что на нехватку работы и денег не жаловался, более того – содержал мать и помогал младшей сестре, вышедшей замуж за нищего лицейского преподавателя. Здоровье его вконец выправилось: если не принимать в расчет несколько незначительных простуд, до конца своих дней он никогда больше не болел. И семейная его жизнь устроилась на редкость счастливо. Они с Василисой оказались идеальной парой и совпадали не только благодарным отношением к жизни, но даже внешне были очень похожи: оба рослые, говорливые и улыбчивые, с лучистыми желто-карими глазами и вьющимися в крупный локон тяжелыми волосами. Тамара сначала расстроилась, узнав, на ком остановил выбор ее сын (виданное ли дело – при таком количестве незамужних кандидаток предпочесть разведенную с ребенком), но сноху приняла, а спустя время, узнав ее лучше, искренне пугалась, когда представляла, что Баграт мог сделать иной выбор.

Спустя полтора года Василиса родила близняшек, и крохотные, как две капли похожие на бабушку девочки наполнили сердце свекрови ощущением безграничного, ни с чем не сравнимого счастья. Она наконец-то позволила себе выдохнуть и радоваться без оглядки, не беспокоясь за сына.

И казалось, что ничего плохого не должно больше случиться. Но судьба решила по-своему. На пятый год рождения близняшек одного шебутного мальчишку понесло через дорогу, под колеса проезжающей машины, которая, резко вильнув в сторону, съехала с проезжей части и, пробив перила моста, сорвалась в реку. За рулем машины сидел Баграт, а мальчишкой оказался старший внук Симона.

В утро летнего солнцестояния страдающая бессонницей Софья застала Косую Вардануш плачущей во дворе своего дома. Она не сразу ее заметила, потому что та сидела на скамейке под тутовым деревом, заслоняющим ее широким шишковатым стволом. Время было раннее, невыспавшаяся после беспокойной ночи Софья вышла на веранду – посидеть в предрассветной тишине. Она устроилась в кресле, накинула на ноги плед, сложила на груди руки таким образом, будто убаюкивала себя. Иногда, измученная бессонницей, она засыпала так, и Бениамин старался не шуметь, собираясь на работу. Он наспех завтракал и, осторожно прикрыв за собой дверь, уходил, поцеловав жену в легкие волосы. От этого поцелуя она обыкновенно и просыпалась, но глаза не открывала и ждала, когда скрипнет, захлопываясь, калитка. И лишь тогда Софья поднималась и, выпив свой утренний кофе, принималась за домашние дела. Вот и в то несчастное утро, умаянная бессонной ночью, она вышла на веранду в надежде хоть немного поспать. Расположившись удобно в кресле и укутав ноги теплым пледом – июнь хоть и был по-летнему жарким, но ночью убавлял зной и ощутимо прохолаживал воздух, она закрыла глаза и сразу же открыла их – встревоженная чьими-то горестными всхлипами. Вардануш обнаружилась на скамейке. Она сидела, сильно сгорбившись, уронив руки на колени, и плакала, не утирая мокрого лица. Беспрестанно текущие слезы оставляли на ее прозрачных, подернутых морщинами щеках розовые полоски, раздражая истончившуюся, почти бумажную кожу.

– Что случилось, Вардо-джан? – перепугалась Софья.

Соседка зарылась лицом в ладони, горестно выдохнула:

– Сон плохой приснился, Софо-джан. О твоей семье.

Софья мгновенно перепугалась. Села рядом, потребовала пересказать сон. Вардануш покачала головой – не могу, иначе сбудется. Воде рассказала, печной золе рассказала, под петушиный крик рассказала – все равно этого петуха на убой, замучил горланить. А вот тебе не стану, и не проси…

И, поднявшись со скамейки, она устремилась к калитке, приговаривая сквозь всхлипы: «Пойду я лучше отсюда, зря пришла, пойду».