Симфония Искажений (СИ)

Он нащупывал мелодию из ночного Искажения: ту самую снежную, пронзительную. Конечно, фортепиано не годилось для передачи неповторимых звуков нездешней вьюги, но и любой другой музыкальный инструмент тоже. И Фрэнки все равно надеялся вспомнить, дополнить и хотя бы отчасти передать ту мелодию. Если все получится, он непременно назовет ее «Музыка метели». Рассказывать об этом Эшли не было никакого смысла: она не чувствовала и не видела Искажения. Как и все его знакомые. Как и большинство людей.

Высокоумные мужи выдвинули немало теорий за те двадцать лет, что существуют Искажения. Часть ученых работ пыталась объяснить природу данного явления, а часть была посвящена изучению людей, «резонирующих» с Искажениями, — однажды введенный, этот термин прижился. Статистические исследования и многолетние наблюдения вывели несколько закономерностей: во-первых, частенько подобный «подарок судьбы» сопровождался каким-либо физическим или психическим недугом (гениальностью — в том числе), во-вторых, каждый человек, попадающий в Искажение, чувствовал разного рода и интенсивности недомогание. Но при этом сохранялся немалый процент «резонирующих», которые являлись абсолютно нормальными, полноценными членами общества, и никто не знал, что с ними делать и как объяснить их связь с Искажениями. Среди таковых попадались экзальтированные, впечатлительные и романтически настроенные личности, которым хотелось и нравилось казаться «особенными»; отчаянно желающие новых впечатлений наркоманы, еще не убитые своим опасным увлечением, но уже балансирующие на краю реальности; женщины на сносях; и, наконец, ничем не примечательные люди, которые просто родились с этим странным даром.

В общем, резонирующих почти ничего не связывало. Более того, резонировал в среднем один человек на сто тысяч населения — ничтожно мало, и если в большом городе шанс встретить товарища по несчастью все-таки имелся, то в невежественной провинциальной дыре вроде Сонного Дола, где ютился Фрэнки, лучше было и не заводить разговор на эту тему.

Поэтому Фрэнки молчал. Молчал и сейчас, наигрывая вчерашний мотив и постепенно дополняя его то там, то здесь; бирюльки, не имеющие ничего общего с настоящим сочинительством, украшения, сами просящиеся на нотный стан. Синевато-белые пальцы порхали от клавиши к клавише с присущей опытному пианисту чуткой твердостью и внимательной лаской, и от этих волшебных движений не отставал завороженный взгляд зеленых глаз Эшли — ни на четверть тона.

Эшли не врала — ей действительно бесконечно нравился Фрэнки. Невысокий, тощий, нескладный и необщительный альбинос, не способный выйти на улицу без очков с темными стеклами солнечным днем, конечно же, не мог привлечь такую видную и переборчивую девушку, как она. Но когда этот невзрачный и бесцветный человечек садился за фортепиано — не по долгу службы, а для души, — он преображался. Его неловкость и нелюдимость исчезали без следа, на лице появлялось непередаваемое выражение светлой грусти, и безбожно фальшивящий старый инструмент, как мог, пытался утешить его всем возможным послушанием. Бледно-голубые глаза Фрэнки, обычно лишенные всякого выражения, тусклые и водянистые, пугающе красные на свету, во время игры сияли — так, должно быть, сверкает само Вдохновение, отражаясь на миг в зеркале души.

Но даже не во внешности тут было дело — и обычный Фрэнки, и Фрэнки-музыкант все равно оставались противно-бледными альбиносами и красотой, в общем-то, не блистали. Дело было в музыке. Однажды звуки расстроенного фортепиано показались Эшли божественными. Фрэнки помнил бесчисленное множество популярных пьес, отстукивал каждую ноту механически, не вкладывая эмоций в исполнение, — и этим зарабатывал на жизнь. Но однажды он сыграл при ней нечто странное. Странное и невыразимо красивое.

В тот день Эшли немного задержалась на работе: уборщицу только что уволили, ибо хозяин заведения решил, что не может держать такой большой штат, и тогда Эшли поручили вымыть полы и хорошенько отполировать барную стойку перед закрытием кабака. Она как раз возилась с тяжелым ведром и грязной тряпкой, от которой все равно не было никакого толку, когда услышала, как Фрэнки что-то играет. Не свой рабочий репертуар, не легкие танцевальные мелодии, а что-то тихое и жалостное. И незнакомое. И почему-то каждая нота звенела в воздухе натянутой тетивой, а пущенная ею стрела попадала точно в цель, точно в сердце. Через минуту Эшли почувствовала, что смаргивает слезы.

Человек, умеющий создавать такое волшебство, разумеется, прекрасен.

Что касается того самого человека, то сейчас, чувствуя спиной, что Эшли наблюдает за ним — ну а кто ж еще! — он занервничал и перестал играть.

— Ты работать сегодня собираешься? — иронично спросил он, повернувшись к ней.

И понял, что наблюдает за ним вовсе не Эшли, а тот самый зловеще-небритый посетитель в плаще. Наблюдает с недоброй такой улыбочкой, обнажающей несколько золотых зубов, и стоит в опасной близости — руку протяни и дотронься.