Почти всю дорогу в Санта-Барбару она молчала, откинувшись головой на сиденье и закрыв глаза, а ветер трепал ее волосы. На прибрежном шоссе дымка рассеялась, солнце грело вовсю, а океан лениво катил крупные свои волны. Время от времени мы перебрасывались двумя-тремя фразами, все больше про всякие калифорнийские новости или мелкие эпизоды из ее жизни в последние два года. Она рассказала мне про свое знакомство с Элом Леммингуэллом, режиссером со студии «XX век. Фокс», — он очень ее уговаривал прийти на кинопробу. «Но я ведь ничего не могу играть, — сказала Сильвия, — А и могла бы, так не захотела. Подражать кому-то — это я могу, но ведь актерская игра совсем другое, правда, Мак? — и я о ней понятия не имею, тем более, когда надо играть на экране». Я согласился. Для себя я твердо знал, что она словно бы запретила смотреть на свою жизнь, вникать в нее, что-то, за вычетом самого несущественного, о ней узнавать, причем настолько свыклась с этим запретом, что и не мыслила ничего иного. Хотя ничего ей не грозило, если бы на эту выставку роз в Санта-Барбаре она явилась как Сильвия Кароки. Но, с другой стороны, может быть, я и ошибаюсь.
Меня она расспрашивала про античные города, где, как в Пестуме, всегда был различим аромат цветущих роз, и с полчаса я ей рассказывал, что собою представляли греческие поселения в Италии, как там обязательно разводились масличные деревья, разбивались розарии и виноградники, все это в моих устах звучало несколько дидактично и отвлеченно, ведь сам я в розарии был впервые нынче утром, и мне все думалось: ну хорошо, про такие вещи я знаю побольше нее, зато собственными глазами она перевидала столько, что тут мне за ней до конца жизни не угнаться.
Посередине пути мы сделали привал, размяли ноги, любуясь кипением водоворота среди прибрежных скал — черные камни, ослепительно белый песок, а мы стоим, беседуем про морские течения, катера, парусные доски, и тут она говорит, что у одного ее знакомого есть яхта.
— Ой, Мак, да останавливайте же меня, я совсем заболталась, — тут же спохватывается она.
— Ну что вы!
— Вам же все это так скучно. Ну, эти мои знакомые из числа очень богатых людей. Яхты, миллионеры. Деньги, которые так и текут рекой, никогда не кончаясь.
— Да не то чтобы вы об этом особенно и говорили.
— Нет, достаточно уже.
— А что тут такого плохого, если вам нравится богатый человек, у которого своя яхта? Я бы тоже не отказался.
— Еще как отказались бы, — уверенно сказала она. — Вы другой, вы в таких вещах не нуждаетесь.
— Вообще-то, Сильвия, вы правы.
— Вы, наверное, много бедствовали в жизни, да, Мак?
— Случалось, — кивнул я.
— В детстве, так?
— Ну, другим еще хуже доставалось. Это я тоже еще с детства понял.
— И не расстроились?
— Тогда? Или сейчас не расстраиваюсь?
— Сейчас.
— Честно говоря, бывает, Сильвия, — признался я. — Все, кто станут вас уверять, что на деньги они плевали, либо врут, либо сами себя в этом старательно уверили. А я и не пытался. Бедность — это ведь деградация, а разговоры про то, что она, наоборот, возвышает душу, оставим благочестивым, мы-то знаем, что, если с детства испытал деградацию, от нее уже не так просто избавиться. Лет двадцать назад, помнится, один писатель так красноречиво доказывал, что, мол, бедность — сестра таланта и залог счастья, но вот Синклер Льюис об этом писателе очень точно сказал: пишет про бедных, но чтобы читали богатые. Не люблю я вспоминать, как мне самому досталось, но ничего, кое-как справился. Самое главное, что мы год от года взрослеем, а чем ты взрослее, тем больше приучаешься избавляться от страха.
— И вы теперь совсем от него избавились, Мак?
— От страха оказаться бедным — да. Но другие страхи все также со мной. Только вот прошло это ощущение ужаса, что ты всего-то нищий подросток и весь мир против тебя.
— Вам и голодать приходилось?
— В 1933 году, когда мне было одиннадцать, дошло до того, что я на свалках рылся и ел, что удавалось найти.
— О Господи, Мак!
— Ничего, и это пережил.
— И другого вам уже ничего не нужно, раз пережили?
— В общем-то да. Дальше уже можно что-то выправить.
— Послушайте, Мак…
Я взглянул на нее, но она лишь покачала головой и, вернувшись к машине, мы поехали в Санта-Барбару.
Глава XI
Конечно, я знал, что устраиваются выставки цветов, а также собак, лошадей и тортов, но никогда прежде на таких мероприятиях мне присутствовать не случалось. Прибыл я сюда в качестве сопровождающего. Но раз Сильвии такие выставки нравятся, так понравятся и мне. И если все эти люди ее друзья, они станут друзьями и для меня. Ничего радикальным образом не переменилось, ничего еще не было окончательно решено, однако я понимал, что моя жизнь проходит через свою кульминацию. И чем бы ни была Сильвия, чем бы она ни оказалась сейчас, без нее эта жизнь становится бессмысленной. Разумеется, не больно-то много было в ней смысла и до того, как появилась Сильвия, но тогда я как-то с этим справлялся. А вот теперь не смогу.