Силуэты

Я пришел в себя и смог работать только через две недели. После этого я совершенно бросил пить. Перестал ходить на Лыбидь. Купил себе ноутбук и стал зависать в интернете. Так я заполнил пробелы о легендарной Ямской. Освежил свою память о «Яме» Куприна. Как оказалось, Женька после того, как отомстила мужикам, в один из вечеров тихонько повесилась где-то в окрестностях Ямы. Если честно, я больше склоняюсь к мнению, что ей с этим помогли. Кстати, и имя у нее было совершенно другое.

Со временем жизнь моя наладилась и потекла размеренно, как и было до встречи с Женькой. О ней я иногда вспоминал, и мысли эти приносили мне легкую грусть и огромное чувство стыда.

Собственно, на этом историю можно было бы закончить. Только осталась одна мелочь.

Через несколько месяцев пожилая соседка, что жила рядом с приемкой, попросила меня передвинуть ей шкаф в квартире, потому что там собирались клеить обои. Старый двухэтажный дом на восемь квартир находился сразу за забором приемки. Насколько я знаю, жили там одни старые евреи. Когда я передвигал шкаф, в коридор квартиры кто-то вошел и заговорил с хозяйкой. Голос мне показался знакомым. Затем послышались шаги и хозяйка зашла в комнату. Вслед за ней вошла девушка.

– Здрасьте, дядя Володя. Спасибо, что помогаете моей бабуле.

Это была Женька. Только современная Женька. Она была одета в облегающие белые шорты и желтую футболку. До меня донесся тонкий запах парфюма, что-то типа Calvin Klein.

– Володя, это Сусанночка, моя внучка, – представила хозяйка. И к ней:

– Сусанночка, сделай дяде Володе кофе.

Окно кухни, где мы пили кофе, выходило к фасаду дома, на Ямскую. Напротив, чуть левее, были видны старые, полуразваленные дома – трехрублевые, двухрублевые и рублевые. Возле них стояла кучка рабочих и еще толстый мужик в строительной каске, похожий на прораба.

Девушка делала короткие глотки кофе и смотрела сквозь окно на рабочих.

– Странно, – сказала она медленно, с непонятной ноткой в голосе. – Столько лет стояли дома, и вдруг их сносят. А ведь это исторический памятник, знаете?

– Некоторые бы сказали, что это позорный монумент, о котором не стоит вспоминать.

– Оп-па, ничего себе! Памятник не может быть хорошим или плохим. Он всего лишь памятник.

Наши взгляды встретились. Да, это были те же серые глаза, они смотрели на меня дружелюбно, с интересом, и мне показалось, что в них мелькнуло какое-то воспоминание.

– У меня есть ощущение, что я вас где-то видела. Дежавю.

– А мне почему-то хочется называть вас Женей.

– Да уж, Сусанночка как-то не очень. Женька было бы лучше. Но ничего не попишешь.

– А фамилия у вас Райцына, не так ли?

– Что, у бабули спросили, да? Ничего, когда-нибудь выйду замуж и сменю фамилию. Буду Пилипенко или Охлобыстина.

Она допила кофе, поставила чашку в мойку.

– Прощайте, дядя Володя, мне пора. Всё сносят, ничего не остается. Да и воспоминания скоро сотрутся тоже. Как-то так в Библии сказано, да? Аrrivederci.

Она вышла, было слышно, как она прощается с бабулей, потом хлопнула входная дверь и все стихло.

– Прощай, Женька, – прошептал я.

Ну вот, теперь можно возвращаться на приемку. Жарко. Моя собака уже не лежит, она встала и бегает по двору. Боюсь, сейчас опять ее занесет куда не следует. Я беру ее на поводок и увожу из этого места навсегда – с Ямской, из этой приемки, из этого города. Скоро мы вернемся домой. И там я наконец посажу ее на цепь – пусть посидит хоть какое-то время, пусть хорошенько подумает, куда бежать в следующий раз.

Пазлы прожитой жизни

«…к счастью или к сожалению, нельзя постичь жизнь отдельного человека в полной мере. Тот, кто сможет приблизиться к подобной нирване, перестанет быть собой, исчезнет в другой жизни – великой, пустой или полной страданий – не в этом суть.

Истина в том, что есть только части, из которых мы лепим мир окружающих нас людей.

Мы продолжаем это делать и тогда, когда этот мир исчезает».

Из личных записей автора

***

В моей жизни была Далия. Точнее то, что от нее осталось. Когда я ее последний раз видел, ей было больше ста лет, точнее сто шесть, и она числилась в городских списках старожилов. Она еще могла ходить по своей квартире, но уже с трудом, и большую часть жизни проводила в кресле, глядя из окна во двор. Когда я выходил из своего парадного, всегда поднимал голову и всегда видел ее, рассеянно смотрящую в никуда. Я кивал ей, как старой знакомой, но Далия не всегда отвечала, потому что попросту не видела меня. Ее взгляд блуждал в суете окружающего мира, но где пребывала ее душа, мне никогда не узнать.