После этого разговора я стал пить больше вина, и на работе я часто ходил под хмельком. А ведь мне приходилось работать с болгаркой, резать металл, разбирать холодильники, моторы и всякую дребедень. И еще у меня на руках всегда была большая сумма наличных для расчета с клиентами. Я сильно рисковал тогда, ходил по острию лезвия, в любой момент мог совершить оплошность и вылететь с работы. Но переживания не отпускали меня, они выедали все внутренности, не давали спать по ночам. По ходу мы еще встречались несколько раз, но воспоминаний о тех встречах не осталось, там были разговоры обо всем и ни о чем, мы пили вино, однажды она начала смеяться и это уже было успехом. Не было сомнения, что с каждой такой встречей мы становились ближе друг к другу, и звук ее каблучков, который я слышал издалека, уже не был размеренным и унылым, как вначале, а веселым и дробным, потому что она бежала ко мне.
Я запомнил нашу предпоследнюю встречу, потому что она оказалась знаковой, послужила толчком к тому, что произошло впоследствии. Как обычно, я взял два пакета вина и какую-то закуску, разложил на парапете и влил в себя первый стаканчик. Обычно до того, как она приходила, я уже успевал наполовину опустошить пакет. Я ждал, когда исчезнут звуки города: далекий шум автомобилей, сирены, гудки, крики, да и вообще все лишнее. Потому что когда все это исчезало, тогда приходила она.
Я сразу заметил, что в тот раз Женька была чем-то сильно озабочена. Похоже, внутри нее происходила борьба, и это явно отражалось на чертах лица – они заострились, были напряжены, а глаза избегали моего взгляда.
– Что-то не так? – спросил я. – Выпей вина.
Она взяла стаканчик и быстро его выпила.
– Закуси.
– Да ну его…
– Тогда говори. Я же вижу…
Она молчала, но видно было, что сейчас заговорит. Видно было, что она приняла решение.
– Женька.
– Послушай…те. Я должна вам сказать. Я понимаю, што вы меня будете ненавидеть, может быть отвернетесь от меня, но я все равно скажу. Я приняла решение. Уже давно. Я ненавижу эту жизнь! Я ненавижу тех, кто это со мной сделал! И я хочу им всем отомстить. Я это уже делаю. Вот так. Это все.
Она глубоко дышала и смотрела мне прямо в глаза. Руки были сжаты в кулаки. На миг мне показалось, что она меня сейчас ударит. Но она внезапно поникла, и руки безвольно повисли вдоль плеч.
– Женька, в чем дело? – я почувствовал, как что-то холодное заползает мне в грудь. Это было предчувствие беды.
Она еще немного колебалась и смотрела в землю. Потом все же сказала:
– Больная я. Непотребной болезнью. Давно уже. Два-три года, больше никто не может протянуть, потом приходит зараза. И ко мне тоже. Никто не знает. А я знаю. И теперь вы знаете. И я их всех заражаю. Это моя месть. Бог мне сказал терпеть. Я терплю. Я терплю, но он мне не сказал, что я не могу им отомстить. Это справедливость. Это то, о чем я говорила раньше. – Она перевела дух. – Ну вот, я это сказала. Теперь вы можете отвернуться от меня и уйти. Я это пойму. Я буду терпеть. Я знаю, что не умру своею смертью. Они все узнают и тогда…
Невыносимая тяжесть легла на мою душу. Я взял пакет вина и стал пить прямо из картонного горлышка. Рука моя дрожала. Слова готовы были рваться из моего горла наружу. Я хочу тебя забрать, я хочу тебя унести оттуда, через этот проклятый век, через годы, откуда ты пришла ко мне, я хочу тебя выдернуть и спрятать на своей грязной приемке, где пахнет плесенью и бегают тараканы, где ходят наркоманы, воры и алкоголики, но даже они не так жестоки, как тот мир, из которого ты пришла, как ты пришла, зачем, почему, как ты меня нашла и почему, и если это допускает Бог, то зачем, я бы хотел, чтобы ты была моей сестрой, или дочерью, или всеми женщинами, которых я когда-то знал в этом мире, и тогда я бы смог тебя защитить, я бы тебе помог, я бы закрывал тебя своим телом, своей тенью, я бы закрыл тебя своей жизнью, но как тебя забрать из того мира, я не знаю, я бессилен и признаю это, и ты стоишь сейчас здесь, передо мною, и ждешь, что я скажу, а я ничего не могу сказать, потому что нельзя так, этого не должно быть на земле, хотя это уже было, это было уже давно, лет сто назад…
Слезы потекли по моим щекам, и я ничего не мог сделать, я заскулил, как собака, у которой забрали щенков, и я стоял так перед ней, а она своими ладонями вытирала мне слезы, и вдруг пошел дождь, и слезы смешались с дождем, я допил все вино, что было, и мы стояли так молча под дождем, и без слов, ничего не сказав друг другу, мы разошлись в разные стороны, она в свой мир, а я в свою грязную приемку.