Сила, слабость и неразумие

Мщане и чиновники отъ бездлья пропадали, а барын своихъ двухъ рукъ иногда на дло недоставало. Въ праздникъ утромъ спшитъ она обдъ заказать, чтобы принять старшихъ изъ чиновниковъ, да угостить кого-либо изъ монашествующихъ лицъ, странниковъ или юродивыхъ, потомъ къ обдн детъ, почетомъ пользуется, тамъ обдомъ распоряжается, гостей разсаживаетъ, вечеромъ въ карты поиграетъ, разсказовъ о Святой Земл и разныхъ обителяхъ послушаетъ, а сама уже думаетъ, что завтра надо начать ягоды чистить, варенье варить, капусту рубить или огурцы солить. Подойдетъ поздняя осень, — барыня съ приказчикомъ изъ деревни возится, провряетъ его, оброки считаетъ. Около Рождества смотритъ, хороши ли въ деревн холсты выткали бабы, много ли къ полотенцамъ кружевъ деревенскихъ наплели, жирныхъ ли гусей накололи. Сама все смотритъ, все провряетъ, въ голов же вертятся мысли о томъ, что бы такое сдлать съ дряннымъ мужичонкой омкой, за которымъ каждый годъ недоимки? Пишетъ она письмо къ одному изъ старшихъ чиновниковъ, зоветъ его на совтъ.

— Такъ и такъ, — объясняетъ ему:- житья мн нтъ отъ этого дрянного мужичонки омки, въ гробъ онъ меня сведетъ, каналья!

— Ну, стоитъ ли, матушка, вамъ изъ-за него себя убивать? — утшаетъ ее чиновникъ. — Вотъ рекрутчина будетъ, такъ мы ему лобъ забреемъ, чтобы и онъ, и другіе знали, каково свою барыню, мать родную, не слушать.

— А я вамъ гусей отобрала, — молвитъ барыня. — Хорошіе нынче гуси.

— Много вамъ обязанъ, благодтельница наша, — цлуетъ ручку у барыни чиновникъ. — Хотла жена васъ еще одной просьбицей утруждать, да у меня и языкъ не поворачивается, такъ много вы насъ одолжаете.

— Говорите, что такое?

— Право, совстно мн…

— Ну, вотъ еще! Могу — сдлаю, не могу — такъ на нтъ и суда нтъ.

— Такъ-то оно такъ, только пусть ужъ лучше жена сама скажетъ.

— Экой несговорчивый!

— Ей-Богу, совстно!

— Что это вы первый день, что ли, меня знаете. Дура я разв, что не понимаю, каково моимъ ближнимъ-то жить, или я пересмшница какая, что надъ чужой нуждой насмюсь?

— Да будь я зврь безчувственный, такъ и то не надумалъ бы этого, матушка, дла ваши святыя видя.

— Такъ и говорите!

— Охъ; ужъ куда ни шло! Бльецо, вотъ видите ли, у ребятишекъ обносилось, тряпье-тряпьемъ стало, узлами связываетъ, а достатки наши…

— Э, — перебиваетъ барыня:- холста, врно, надо? Такъ бы и сказали! Вотъ я завтра разберусь, такъ съ Петрушкой пришлю къ вамъ.

Глядишь, на другой день Петрушка кряхтитъ, еле тащится съ холстами къ чиновнику. Впрочемъ, и годы-то Петрушки были не малые, за седьмой десятокъ перевалило. Вообще не любила барыня молодыхъ вертопраховъ. Вс ея слуги, и Анютка-ключница, и Глашка-кухарка, и Оля-горничная, и Матюшка-кучеръ больше пятидесяти лтъ на свт прожили. Да и не только что въ прислуг, а и въ знакомыхъ не любила барыня этой глупой молодежи, потому что ужъ какой ни родись человкъ хорошій, а въ молодые годы все-таки у него втеръ въ голов ходитъ. «Вс они богоотступники!» говорила барыня про молодыхъ, и, бывало, такъ и возрадуется, если надъ ними какое-нибудь несчастіе стрясется. «Это, говоритъ, — испытанье, это ихъ гордыню сломитъ, пусть горе узнаютъ, тогда и на путь истинный возворотятся!» И не пустая это злоба была, не дьявольское напущеніе, вотъ какъ у иного молокососа на старыхъ злоба бываетъ, а горькое чувство, купленное долгими годами и тяжелымъ опытомъ.