Сила ненависти

– Несколько часов назад мне позвонил какой-то парень и сообщил, что тебя нужно будет забрать здесь.

– Как давно ты ждешь? – в ужасе спросила я, отстраняясь.

Кай бросил взгляд на часы на своей руке.

– Всего-то час или два. – Он улыбнулся. – Но учитывая, что мне вернули работу, все они уже оплачены, так что волноваться не стоит, – подмигнул, щелкая меня по носу.

– Так что, он просто сказал тебе, что ты можешь вернуться? – уточнила я на всякий случай.

– Если честно, я ни хрена не понял. – Он провел рукой по задней поверхности шеи, виновато улыбаясь. – Сказал, что теперь я работаю на него, после чего устроил мне настоящий допрос: кто я, откуда, как долго работал на вашу семью. Потом он, кажется, сказал, что пробил меня, хотя я все еще понятия не имею, с кем разговаривал. Ну и напоследок была щепотка неуместных угроз, включая все способы использования моих яиц не по назначению, если с твоей головы упадет хоть волос. Он ненормальный, да?

– Большую часть времени. – Я подавила смешок, хватая пакет и закидывая его на заднее сиденье «Кадиллака». – На самом деле я больше бы удивилась, если бы он не выкинул что-то подобное. Но я рада, что ты вернулся, обещаю не ставить твои бубенцы под удар, – поклонившись, изобразила молельный жест, забавляясь замешательством на лице друга.

– Хотел бы я спросить, во что ты ввязалась, но не уверен, что ответ меня успокоит, – с беспокойством проговорил Кай, подходя к водительской двери.

– Время покажет. – Это все, что я могла ответить, поскольку не умела предсказывать наперед, только надеясь, что ожидания Керри перевесят мои опасения. – Отвези меня домой, пожалуйста, я слишком устала.

В салоне витал запах одеколона, присущий только Каю, и мой рот непроизвольно растянулся в улыбке. Наконец-то дорога до учебы и обратно станет сносной. С Роуэном мне приходилось ездить на его «Рендж Ровере», и манера вождения здоровяка была по меньшей мере занудной. Он был не просто осторожен, а до невыносимого скрежета моих зубов педантичен и медлителен.

– Эй, Кай, – позвала, когда мы выехали на темную дорогу.

– М?

– Мне жаль, что из-за меня ты лишился работы. – Я должна была сделать это раньше.

Теплые серые глаза в полумраке салона посмотрели на меня с выражением, далеким от осуждения. Мы практически не связывались с тех пор, как по моей вине Кая отправили за руль грузовика на одном из заводов.

– Технически я просто сменил деятельность, – отшутился он. – Ты ни в чем не виновата. Кстати, это тебе. – Протянув руку на заднее сиденье, Кай выудил оттуда маленький бумажный пакет, небрежно бросив его мне на колени.

– Что это?

– Твой ужин.

– О. – Я заглянула внутрь, обнаружив внутри веганский сэндвич с вялеными томатами из моей любимой закусочной. Рот непроизвольно наполнился слюной. – Спасибо, ты лучший, – улыбнувшись, сразу же приступила к делу, вгрызаясь в большущий кусок поджаренного хлеба.

– Поблагодари тирана, что велел мне привезти это, – с усмешкой сказал Кай. – Парень фыркал и ругался, но все же дважды перезвонил и убедился, что в твоей еде не будет неугодных ингредиентов.

Я чуть не подавилась этим фактом, а мое глупое предательское сердце совершило кульбит. Понятия не имела, какими мотивами руководствовался Доминик, но мимолетное проявление заботы было слишком приятным, чтобы рефлексировать, поэтому я откусила кусок еще больше, избавив себя от необходимости отвечать на недоумевающий взгляд Кая.

Глава 16 Оливия

…каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть.

(Иак.1:14–15)

Поразительно, как с течением времени восприятие одной и той же действительности претерпевает метаморфозы в голове человека. В детстве мы не замечаем мелких деталей, предупреждающих, что жизнь в самом деле не так уж проста, так как наше внимание приковано к совершенно другим вещам. Роскошные дома, собирающие толпы людей на светские рауты, представляются сказочными замками, когда на деле являются не более чем серпентариями, кишащими ядом и фальшью.

Возненавидеть мероприятия в высших кругах было проще простого. Кружась по залу в возрасте четырнадцати лет, я впервые заметила неискреннюю улыбку мамы, стоящей в окружении других трофейных жен представителей привилегированной верхушки Бостона. Ее затравленный взгляд и неестественная поза сказали все, что было нужно. Тогда, не сумев поддержать беседу о гламурных скатертях из китайского хлопка и будучи пристыженной, она разрыдалась в коридоре у гостевых уборных. На мой обеспокоенный вопрос мама натянула маску вынужденного веселья, солгав, что счастлива быть здесь сегодня. И я поверила. Окружающая действительность не кажется такой гнилой и мрачной, если ты – наивный ребенок, что проглатывает ложь матери, будто слезы, стоящие в ее глазах, от счастья, а вовсе не от того, как ей осточертела собственная лицемерная жизнь.