Сила ненависти

Позже в кабинете, загнанная в угол, Оливия так же стойко отражала удары; она велела мне заткнуться, и это снова заставило уголки моих губ приподняться, хотя и не только их. Я мог бы поклясться, что даже мой член дернулся в штанах от возбуждения, вызванного ее настойчивым сопротивлением. Я знал, что эмоциям не место в этом деле, что мне нужна была холодная голова и ясный ум. «Это лишь на время», – повторял себе, сидя в кабинете мистера Аттвуда. Но острые коготки и кошачье шипение этой девушки пробуждали желание приручить дикарку.

Пока наши отцы спорили, а миссис Аттвуд оплакивала будущее своей дочери, я поднялся и отправился на поиски ускользнувшей Оливии. Бежать бесполезно, она поймет это, как только эмоции улягутся. Сейчас моей основной задачей было сделать так, чтобы стать ее союзником, а не врагом.

Охранник в вестибюле преградил путь, когда я дошел до главной лестницы, а моя поврежденная нога зависла в воздухе, не добравшись до первой ступеньки.

– Куда это ты направляешься? – фамильярно прогрохотал он, вскинув бровь.

Я оглядел его, взвешивая свои шансы на победу в гипотетической драке. В былые времена мог бы надрать ему зад, полагаясь на скорость и изворотливость, но сейчас, когда одна моя конечность была фактически выведена из строя, пришлось прикинуться идиотом, поэтому натянул безобидное выражение лица и поморщился.

– Это колено доконает меня, брат, – кивнул в сторону своего костыля. – Мистер Аттвуд любезно предложил воспользоваться уборной в его крыле, чтобы я мог стянуть проклятые штаны и сделать самомассаж. Не возражаешь?

С минуту он изучал мое лицо на предмет лжи, но потом отступил в сторону и произнес мрачным тоном:

– Если хоть одна вещь после твоего ухода исчезнет со своего места, я вытряхну из тебя дерьмо.

Аттвуды и вполовину не были так богаты, как Каллаханы, а мой банковский счет пока еще высвечивал девятизначную сумму, но я не стал испытывать судьбу и тыкать ему в лицо очевидным. Бедняга просто делал свою работу. А потом в моей голове проплыло одно воспоминание, и я внутренне улыбнулся – до чего же он был близок к истине.

– Ясно как день! – отсалютовал я, взбираясь по лестнице на второй этаж. – Ты бы проверил, как там дела в кабинете, а то атмосфера немного накаленная, – бросил кость в надежде, что это отвлечет внимание охранника. Как раз в этот момент из вышеупомянутого кабинета послышался гневный крик Гордона, и громила отошел от лестницы.

Превозмогая дискомфорт в ноге, я свернул в западное крыло, где, как знал, была комната Оливии. Подойдя к двери, тихонько постучал, готовый к тому, что меня как минимум назовут бранным словом, а как максимум спустят обратно на первый этаж. Но по ту сторону стояла тишина – ни сердитого бормотания, ни слез. Тогда я вспомнил еще об одном обитателе дома Аттвудов и поспешил в другое крыло, чтобы проверить свою теорию.

За всю жизнь я ни разу не был уличен в подслушивании, но вот, ведомый иррациональным желанием знать, что малышка Аттвуд чувствует по поводу случившегося, стоял у спальни ее деда, прижавшись ухом к холодному дереву двери. При этом уверяя себя, что делаю это лишь для того, чтобы собрать информацию, которая может стать для меня полезной в дальнейшем, а не потому, что мне было не наплевать на ее внутренние конфликты.

– Я ненавижу его, дедушка, – плакала Оливия так горько, что мое сердце на мгновение болезненно сжалось. Должно быть, она имела в виду мистера Аттвуда или моего отца, что ж, нас таких, кто испытывал жгучую ненависть, было двое. Но затем она продолжила. – Если бы я могла, то вырвала бы его сердце и перемолола в гигантской мясорубке на заводе отца. Доминик Каллахан – последний мужчина на Земле, чья кандидатура могла бы хоть как-нибудь рассматриваться. Лучше смерть, чем это. Хотя нет, лучше его смерть, чем моя.

Ауч.

Чувство удивления заставило меня отстраниться, так что я не расслышал ответа старика, но было ясно одно – по какой-то причине Оливия Аттвуд ненавидела меня и желала мне смерти. Поначалу я думал, что ее отказ был лишь сопротивлением против дурацкого брачного союза и юношеским бунтом перед родителями, но теперь окончательно был сбит с толку. Это не то, с чем можно работать.

Оливия всегда была той, кто бросал в мою сторону влюбленные взгляды, и я ожидал, что новость в целом порадует ее больше, чем разозлит. Но слова, сказанные в той комнате, не вязались с прошлой реальностью. Желая узнать причину ее враждебности, я развернулся и пошел обратно в западную часть дома.

Пять лет назад…

(Оливии 15, Нику 22)

Семейные ужины в нашем доме всегда приравнивались к самым изощренным формам пыток. Я бы предпочел раздобыть гарпун для подводной охоты и прострелить им обе ноги, лишь бы избежать необходимости приходить и молчаливо ковыряться в тарелке, пока отец разглагольствует о том, насколько сильно презирает футбол.