Сиятельный

Головная боль понемногу стихла, дурные предчувствия позабылись, начал подкрадываться азарт. На центральной улице соглядатаи господина Чена еще могли опознать меня, но не здесь, не в лабиринте запутанных улочек, где безраздельно властвовал мрак.

Седоусый констебль намеренно выбирал дорогу, на которой нам мало кто мог повстречаться, и потому, когда мы подошли к кособокому домишке с непонятными иероглифами на вывеске, никто не голосил, предупреждая жуликов о полицейской облаве, не улепетывал со всех ног, не баррикадировал окна и двери.

Тишина и спокойствие.

— На вас — черный ход, — отрядил старший двух подчиненных на задворки борделя.

— Просто смотреть? — уточнил китаец.

— Просто смотреть, — с нажимом произнес констебль и предупредил: — У вас две минуты. — А когда те растворились в ночной темноте, достал луковицу карманных часов и повернулся к нам. — Внутри старший лис и двое пацанов из банды. Спиной к ним не поворачивайтесь.

— Где лис? — спросил я, доставая из кобуры «Рот-Штейр».

— В номерах на втором этаже, в каких точно — не скажу. У входа сидят свободные девочки, дальше курильня и лестница, — пояснил седоусый констебль и попросил: — Очень вас прошу, обойдитесь без стрельбы.

— Хорошо, — пообещал я и оттянул затвор пистолета, досылая патрон.

— Время! — скомандовал тогда констебль.

Мы подбежали ко входу в «Нефритовый жезл»; я толчком распахнул дверь, и Рамон первым заскочил в освещенное разноцветными фонариками помещение с полуголыми девицами, чьи худосочные тела прикрывали лишь полупрозрачные накидки. Девицы пронзительно завизжали, а невысокий паренек отпрянул от бильярдного стола и набросился на нас с кием в руках. Рамон сшиб его с ног ударом приклада; что-то мерзко хрустнуло, и бандит неподвижно распластался на полу.

Я перешагнул через него, ухватил бильярдный шар и со всего маху запустил в китайца, бросившегося наутек. Попал в затылок, парень рухнул, проехался по крашеным доскам и замер, уткнувшись макушкой в стену.

— Отличный бросок левой, — похвалил меня Рамон и настороженно заглянул в курильню. — Чисто! — сообщил он, оглядев затянутое клубами сладковатого дыма помещение.

Сграбастав на всякий случай с бильярдного стола еще один шар, я присоединился к напарнику и подтолкнул его к лестнице, что вела на второй этаж. Но уже миг спустя некая деталь заставила меня замедлить шаг и окликнуть Рамона:

— Стой!

От разлитого в воздухе дурмана закружилась голова, и даже не знаю, что именно заставило насторожиться: легкий сквозняк, приоткрытая дверь на кухню или беловолосый лепрекон, который развалился на свободной лежанке, закинув ногу на ногу и покачивая ботинком с обрезанным носком.

Скорее всего, все сразу.

А когда коротышка оторвался от курительной трубки, выдохнул густую струю дыма и кивнул на приоткрытую дверь, я отбросил сомнения и рванул в указанном направлении.

— Сгинь, — приказал ему на бегу.

— Лео, ты куда?! — опешил Рамон.

Я заметил вырванный крючок, словно кто-то стремился унести ноги из заведения, прежде чем его возьмут за жабры охотники за головами, и повернулся к приятелю:

— Они предупредили его! Эти сволочи предупредили лиса!

Рамон заковыристо выругался и протянул мне фонарь.

— Надо было заплатить им больше, — заявил он. — Твой промах.

— Иди ты! — выругался я, взял фонарь в левую руку и скомандовал: — Давай! Двигай!

Крепыш с лупарой на изготовку шагнул на кухню. Я прошмыгнул следом, сразу отступил в сторону и осветил помещение.

Никого, одни печи, котлы и сковороды. Никого — да, но дверь на улицу распахнута настежь.

Спешить мы не стали. Одно дело — попытаться застать оборотня врасплох, и совсем другое — преследовать тварь, которую успели предупредить.

— Прикрывай! — тихонько выдохнул Рамон, собравшись с духом. — Давай заработаем мои три тысячи!

Вслед за приятелем я вышел во двор борделя, где во мраке ночи белело сохшее на веревках белье, и сразу уловил отголосок застарелого страха. Словно кислинка по языку растеклась, едкая-едкая, как настоявшаяся моча.

Лис не собирался бежать. Лис боялся, но готовился дать чужакам отпор.

Одиночество и страх переполняли оборотня, некогда привыкшего во всем полагаться на стаю, инстинктивная боязнь более сильного хищника въелась в его натуру. Именно она заставляла одиночку с остервенением накидываться на конкурентов, раз за разом доказывать всем — и в первую очередь самому себе! — что именно он — самый страшный зверь в этом лесу.

— Не отходи от меня! — предупредил я напарника, поспешно переводя луч фонаря с одного темного угла на другой. — Что бы ни случилось, не отходи от меня ни на шаг!

На поддержку констеблей надежды не было ни малейшей; во двор они не сунутся, в лучшем случае станут караулить у выхода на улицу.