Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве

Принципиальными в этом плане видятся размышления Н.Е. Меднис, которая акцентирует как основополагающую для выявления «сибирского текста» проблему границы, представленной «как реалия, и тем более как художественный знак-образ, полностью соответствующий ментальным закономерностям». В русской культуре и литературе XIX в. сохраняется имеющее глубокие корни четкое разделение пространств России и Сибири. Удаленность и безграничность Сибири, как указывает исследователь, породили устойчивый в рамках «сибирского текста» сюжет, связанный со странствованием, с путешествием (вынужденным или добровольным), с дальними поездками. Все они, «задавая динамику перемещений, вводят в рассказы событийно не представленный в них образ границы и воссоздают ощущение территориальной и культурно-психологической дистанции, разделяющей две континентальные составляющие государства Российского»148.

В попытке снять крайности при определении судьбы текста Н.Е. Меднис в формулировке «локального» текста выходит к категории сверхтекста. Вводя это понятие в научный оборот, исследователь оговаривает, что существующий рядом с понятиями интертекста и гипертекста термин «сверхтекст» пока уступает им в популярности, но с течением времени используется все чаще. Несмотря на семантическое родство приставок гипер- и супер-, используемых в значении «над», «сверх», термины эти имеют разный ареал бытования: «Составляющие гипертекста могут порой ничего “не знать” друг о друге, объединяясь в целое лишь некой текстовой рамой, не позволяющей им рассыпаться, разлететься и осесть в других рамах. Понятие же “сверх-текст”, как правило, прилагается к текстам центрически организованным и в силу этого обладающим сильно выраженным внутренним центростремительным движением».

Таким образом, происходит возвращение давнего термина Ю.М. Лотмана «внетекстовые связи», который не ограничивает поле изучения рамками словесных сообщений, но позволяет учитывать и множество других явлений. Поэтому при восприятии сверхтекста и работе с ним «необходимо учитывать такую связь с внетекстовыми зонами, при которой в процессе перераспределения содержания между литературным образом и внеположенной реальностью возникает «текст того порядка сложности, когда он становится самодовлеющим»149. Несомненно, что территория Сибири обладает способностью порождать мифопоэтические образы, так как уже по уникальности истории и специфике развития культуры она изначально мифогенна. При таком условии развитие судьбы текста связано с неизбежной стадиальностью, так как на определенных этапах развития он выполняет функции «гипертекста», «интертекста» и, в конечном счете, «сверхтекста».

По сути, вся русская история, культура и литература, начиная со времени покорения Сибири и неподражаемого «Жития протопопа Аввакума», движется по пути складывания определенного «культурного кода». Образ страны включает в себя, как правило, достаточно разнородные символы и стереотипы, а также наиболее общие представления об историко-культурных, природных, геополитических условиях ее развития.

Сибирь на всем протяжении первой половины XIX в. осмысляется как конфликтное пространство, своего рода «инопространство». Эта далекая страна существует в литературе и культуре в целой системе стереотипов, представая как «страна угрюмая и глухая», «царство вьюги и мороза, где жизни нет ни в чем», как «страна молчания», «безголосая Сибирь», «страна изгнания», «край света», жители которого виделись, по словам П.А. Словцо-ва, «какими-то сиротами на чужбине». К.Ф. Рылеев создал трагический образ «дикой страны», где царствует «роковая неотвратимость». А.С. Пушкин, через восприятие декабристской трагедии, изобразил Сибирь как один из кругов ада с ее «мрачным подземельем» и «каторжными норами». Поэтому, по точному наблюдению А.Д. Агеева, образ американского Запада всегда был стимулом, в то время как образ Сибири всегда вызывал реакцию (курсив мой. – Е.М.) чаще всего негативного свойства150. Подобные знаки-маркеры, сигналы-символы несли уже и определенную семиотическую нагрузку, тот изначальный отрицательный оценочный код, в котором заранее постулировался конечный вывод коммуникации. Отмеченные параметры «сибирского текста», характеризуя его как несомненный «гипертекст» национальной литературы, особенно активно развивались в первой половине XIX в., фиксируя отчетливые черты романтического сознания.