Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве

К середине XIX в. в связи с резкими социальными переменами в России Сибирь снова начинает привлекать к себе внимание историков, географов, путешественников, статистиков, писателей. Такого рода интерес привел к существенному пересмотру привычных понятий и представлений о далеком экзотичном крае. Именно социально-общественная проблематика, идеи революционно-демократической критики преобладают в эту эпоху как в русско-европейском контексте, так и в формирующемся явлении сибирского областничества. Наблюдается процесс постепенного крушения стереотипа Сибири как «царства холода и мрака». Сюда все чаще идут вольные переселенцы, работники на прииски, и идут уже не потайными тропами, а «с законным паспортом за пазухой»151.

Сибирь на данном этапе развития русской истории и культуры исследуется как принципиально значимое географическое пространство России, территория, на которой явлена самостоятельная сфера человеческого бытия, сложная, противоречивая и настоятельно требующая художественного осмысления. Но постепенно она открывается и как «страна», что ведет к созданию очередного мифа, репрезентируемого русским художественным сознанием152.

Характерно, что параллельно складыванию сибирского мифа в эпоху кардинальных перемен происходит формирование областнической идеи, выстраивающейся в явно пограничной ситуации. Г.Н. Потанин подчеркивал, что в 1860-70-е гг. «сибирская интеллигенция еще жила исключительно общими интересами с остальной Россией», поэтому «дрожжи» у нее были «не свои, не сибирские»153. Действительно, взгляды первой сибирской «областнической молодежи» – Г.А. Потанина, Н.И. Наумова, Н.М. Ядринцева, С.С. Шашкова – сложились под влиянием исследований о Сибири П.А. Словцова, исторических сочинений Н.И. Костомарова, земско-областной теории А.П. Щапова, способствовавших формированию областнической доктрины, идеи сепаратизма.

Русское население Сибири этнически и конфессионально всегда тяготело к России, было политически и экономически привязано к ней. Поэтому сами областники (особенно на первом этапе развития) чаще лишь на словах объявляли о своей укорененности в сибирской жизни. В основном же они оставались людьми европейского мышления, которое сформировалось в атмосфере Петербурга под влиянием народнических идей Герцена и Чернышевского.

Эволюционным этапом в их мировоззренческой системе, в освоении и усвоении мира, стало осознание своего «я» и отделение «своего» пространства от «чужого», «иного», что неизбежно приводило к актуализации идеи границы и разработке разнообразных ее символов. В самой сути областнической идеи и духовно-топографическом пути ее лидеров можно пронаблюдать характерную ситуацию фронтира, пересечения границы, поиска идеального локуса для воплощения своей доктрины. Вследствие этого происходила явная перефокусировка взгляда на Сибирь, которая воспринимается уже не извне, а изнутри, в самой же литературно-культурной ситуации формируется очередной локальный текст.

Категория «локального» текста достаточно прочно утвердилась в современном литературоведении за текстом «городским» и большей частью «провинциальным». По отношению же к тексту «сибирскому», думается, такое понятие применимо с трудом. Сибирь, как мы уже подчеркнули, изначально представляла по отношению к центру колонию и была не провинцией, а периферией. Понятие «провинции» дошло до нас из Древнего Рима, где оно сложилось в рамках имперского сознания. Провинция в этой перспективе – нечто отличное от периферии, которая всегда является чем-то относительным – относящимся к местоположению данного центра в данное время. Периферия принципиально отличается от провинции, существующей на фрагментированной природной ландшафтной основе, где очаги взаимосвязаны, тогда как периферия – максимально центрированный и одновременно фрагментированный компонент системы. Культурная периферия может быть одновременно экономическим центром, религиозным, но при этом оставаться политической периферией и т.д. Провинция же – это периферия ко всему, что относится к качествам центра как некоего абсолюта.