Штык-молодец. Суворов против Вашингтона

– О нем, матушка, о нем, родимом. Генерал-поручик Суворов отменно показал себя и в прошлой войне турецкой, и во время польского смятения. Но там он насмерть разругался с генералом Каменским, а здесь генерал Веймарн даже рапорт по команде подал о самоуправстве. Я, правда, хода тому рапорту не дал, но никуда не выкинул, лежит, дожидается своего часа. Быв послан в Крым, рассорился с князем Прозоровским, каковой являлся начальником. Суворов, тяготился своим подчиненным положением и старался из него выйти, а Прозоровский делая вид, будто ему все равно, в сущности оскорблялся тенденциями Суворова и выставлял их на вид. «Не в жалобу, а единственно из усердия к службе прошу повеления, чтобы генерал-поручик Суворов, если не захочет рапортовать (чего и не требую), то записки об обращениях и намерениях своих посылал бы», – писал князь. Он имел преимущество перед Суворовым по отвесу списочного старшинства, а Суворов того не терпит. Ну и там место имело темное дело с генералом Нащокиным. Граф Румянцев писал, якобы они до того повздорили, что до рукоприкладства дошло, а как Воин Воинович человек корпулентный, то пострадал Александр Васильевич. Да при всем при том он даже графа Петра Александровича Румянцева, который везде и всюду за него заступается и ему протежирует, ни в грош не ставит. Куда Суворов ни попадет – всюду склока и скандал, не в отца пошел. Так что, матушка, лучше всего отправить его туда, где над ним начальников не будет. И пусть уже на его норов английские милорды жалуются.

– Ну ты хитер, князь Григорий, ох хитер. Змей.

– Нет, матушка, я просто думаю, как каждого человека с наибольшей пользой употребить. Генерал-поручик Суворов воевать умеет. Когда он отличится в кампании американской, мы сможем его в звании повысить или еще что. И уже не в подчиненном положении дальше воевать будет, а командиром армии поставим. Но все едино – не давать ему заноситься и держать надо в строгости. Иногда единство и согласие армии важнее таланта воинского.

– Быть по сему, – подвела итог Екатерина. – Готовь указы по Военному ведомству, Гриша. Посмотрим, что Суворов в Америке сделать сумеет.

– Кстати, Катенька, полагаю необходимым выдать Суворову для приобретения продовольствия и снаряда воинского на месте известную сумму. Хотя англичане и пообещают, наверное, снабжать наши войска всем потребным, но только не верю я им. Обманут.

– А не пропадут ли те деньги? – с сомнением протянула Екатерина.

– Ну, матушка, не знаешь ты эту семейку. Папенька Василий Иванович, куда как прижимист, каждая копейка на счету, ведь его стараниями Пруссия и Померания тебе золото в казну несут. А сын здесь весь в отца, когда бы не больше. Тот прижимист, а этот скупенек, точно говорю.

– Ну тогда, конечно, дадим, – рассмеялась Екатерина.

* * *

Нет, все-таки через акиян плавать – избави бог от такой напасти русского человека. Куда ни глянь – повсюду одна вода, ширше любой реки, так мало же того, она ведь еще соленая, стервь. Заплеснет на корапь, почерпнешь в горсть, и ну плеваться. Горечь сплошная и гадость. Не иначе как немец проклятый в море соли насыпал, немец – он такой, от него любой пакости ждать можно. Везут нас за акиян американских немцев бить, потому как все наподряд бунтовщики и смутьяны, и присягу свою сполнять не хотят. Нас их благородие господин прапорщик так и говорили: «Ежели, братцы, если услышите, как кто противу царя бунтовать призывает, навроде Емельки окаянного, так бейте тому морду нещадно и волоките по начальству. Лично тому рупь серебром положу за каждого смутьяна и отличу особо. Потому как ежели противу власти бунтовать, так оно гиль и разор выйдет». Прав их благородие, ох как прав. Чего получилось, когда Емелька поганый по городам да селам прошелся? Всюду пожар да запустение. Наверняка Емельку немцы подкупили, чтобы Руси-матушке ослабление сделать.

Плохо на кораблях, очень плохо. Почитай, целый месяц сидишь ровно как в остроге. Что с того, что раз в день дозволяют наверх подняться, воздухом подышать? На ихнем корабле не повернешься, чуть что матросы рычат. Добро бы еще понять, что они там говорят, так и то не понять, все агличане как есть. «Прогибит да прогибит». Кого пригубит?! Зачем пригубит? Ведь и не нальют ничего. Только в зубы норовят заехать, ежели что потрогаешь. Правда, можно и в ответ дать. Капрал говорил, что нельзя, потому как союзники нынче, ну да нам што? Союзник – не союзник, а в зубы нельзя. Да и сам капрал одного хорошо приласкал по загривку, долго агличан тот кувыркался. Потом ихний офицер прибежал к прапорщику жаловаться, но их благородие человек справедливый, никого в обиду не дал, заступился. Зато потом долго выговаривал. Дурни, говорит, вы лапотные! Зачем морды били на виду у аглицких офицеров?! Ну достал он тебя, дай сдачи, токмо чтобы никто не видел. Пусть потом доказывает, что не сам рылом об мачту приложился. В общем, ругают нас их благородие, а у самого глаза смеются. Ежели, говорят, кто еще попадется, того выпороть прикажу, а коли не попадется – так и суда нет.