Но что-то с каждым днем все больше и больше раздражало и настораживало Сергея. Не то эти постоянные, раздражающие своей заученностью и неискренностью улыбки, не то вечная покладистость и готовность согласиться со всем и со всеми подряд. Майор чувствовал какую-то фальшь, был уверен в своей догадке – и не мог ее объяснить. Даже самому себе не мог. Ему казалось, что все это ширма, а за ширмой… А вот заглянуть за эту ширму он как раз и не мог. Не мог понять, как живут эти люди, чем они дышат, на что способны, а на что – нет. Любая попытка поговорить по душам,
Ладно, посмотрим, чему он учился в своем Стэнфордском университете…
И вот тут у особиста глаза, мягко говоря, округлились. Основанный в конце XIX века университет имел всего четыре факультета – бизнеса, технический, медицинский и юридический. По крайней мере, именно так сообщала «Эйкопедия», не верить которой у майора не было никакого повода. Ну и при чем тут социальная психология? И вот еще: лучший университет последних полутора столетий по количеству выпускников, получивших различного рода премии, в том числе и Нобелевские. И все – ВСЕ! – Нобелевские – исключительно по
Вопрос, откуда на факультетах медицины, техники, юриспруденции и бизнеса – такое количество психогенетиков?
Харченко пробежался по перекрестным ссылкам.
А вот и намек…
Летняя школа нейроэкономики. Мля… Что еще за хрень? Междисциплинарная такая хрень, на пересечении экономической теории, нейробиологии и психологии. Пытаются… Пытаются? Да нет, именно что не пытаются, а объясняют выбор при принятии решений, распределении риска и вознаграждения, – вздохнув, особист углубился в чтение.
Итак, методология нейроэкономики включает лабораторные наблюдения за экономическим поведением испытуемых (людей и обезьян) с одновременным исследованием деятельности их головного мозга. Практиканты разъезжаются по всей Эйкумене некими «нейромаркетологами». «Некими», значит? В том смысле, что только ли экономическое поведение они изучают? Вот именно…
И еще один намек. Очень толстый намек, просто невероятно толстый.
Стэнфордский тюремный эксперимент.
В семьдесят первом году ХХ века американцы поставили «психологическое исследование реакции человека на ограничение свободы, на условия тюремной жизни и на влияние навязанной социальной роли на поведение».
Харченко выругался: иногда «Эйкопедия» выражалась таким казенным языком, что аж скулы сводило. А еще фельетоны про бюрократов в его времени писали! Вот уж где казенщина так казенщина… Ладно, продолжим…
Закурив, Сергей вернулся к чтению:
Исследование было оплачено ВМФ США.
«Очень интересно, – хмыкнул Харченко. – С чего это американцы вдруг стали деньгами разбрасываться? На них не похоже?»
Некий Филипп Зимбардо набрал двадцать четыре участника. Причем по объявлению. Белые мужчины, принадлежащие к среднему классу. «Пролетариат знаю, крестьянство знаю, дворян знаю. Что еще за средние такие? Не знаю». Пришлось потратить несколько минут на поиск информации по среднему классу. «Понятно. Буржуазия и ее наймиты», – удовлетворенно, словно решив некую трудноразрешимую задачу, кивнул Харченко.
Все участники были студентами колледжей. Случайным образом их поделили на «заключенных» и «охранников». Что интересно, заключенным потом казалось, что в охранники берут за высокий рост, но на самом деле их честно набрали по жребию, подбрасывая монету, и между двумя группами не было никакой объективной разницы в физических данных. Условная тюрьма была устроена на базе факультета психологии Стэнфорда. Лаборант-старшекурсник был назначен «надзирателем», а сам Зимбардо – управляющим тюрьмы. Психолог создал для участников эксперимента ряд специфических условий, которые должны были способствовать дезориентации, потере чувства реальности и своей самоидентификации.
Охранникам выдали деревянные дубинки и униформы цвета хаки военного образца, которые они сами выбрали в магазине. Также им дали зеркальные солнечные очки, за которыми не было видно глаз. В отличие от заключенных они должны были работать по сменам и возвращаться домой в выходные, хотя впоследствии многие участвовали в неоплаченных сверхурочных дежурствах.
Заключенные должны были одеваться только в нарочно плохо подобранные миткалевые халаты без нижнего белья и резиновые шлепанцы. На эти халаты им пришили номера, а головы обрили наголо.
«Может, и наших героических добровольцев налысо обрить?» – мелькнула у майора смешная мысль. Мелькнула и тут же исчезла.