Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны

– Верно, – согласился отец Евгений. – Это правильно. И вы готовитесь жизни отдать за вот этих вот смешных для вас ребяток.

Священник не спросил.

Священник утвердил.

Комбат промолчал. Потому что… У них была возможность отказаться от войны. Штыки, как говорится, в землю. Но совесть не позволила. Он чувствовал ответственность перед людьми, которые не могут сами себя защитить. И, хотелось бы надеяться, не он один…

– За други своя… – печально произнес отец Евгений. – Нет высшей доблести, нежели отдать жизнь за други своя, товарищ майор. А эти вам даже не други.

Потом помолчал и добавил:

– Так кто из нас больше православный? Вы, идущий на смерть, или я, благословляющий вас на эту самую смерть? Понтием Пилатом буду, ежели умою руки и не пойду с вами.

Крупенников рывком встал и заходил по комнатке. Мозги кипели. Поп не отводил от него глаз.

– Объясните мне, почему это я должен поставить на довольствие священника в батальон, состоящий из атеистов? Почему не мусульманина или пастора какого-нибудь?

Отец Евгений пожал плечами:

– Собственно говоря, это их проблемы. Я – пришел. И это есть непреложный факт.

– Угу. А за вами другие потянутся.

– Вряд ли. Вот увидите.

– Это еще почему?

– Издалека благословят – и дело с концом. Вы же атеисты!

– А замполит у нас, между прочим, еврей!

– Нет ни эллина, ни иудея перед Богом, – пожал плечами отец Евгений.

– На все-то у вас ответ есть, – вздохнул Крупенников, садясь обратно на стул.

– Так ведь служба такая, – развел руками священник. Потом вдруг засуетился, снял, наконец, рюкзак и достал оттуда фляжку.

– Коньячок вот святые отцы послали. Монастырский. Может, по капельке?

– Сухой закон у нас, – буркнул Крупенников, мгновение поколебавшись. – И вам не рекомендую. Какой же вы священник, ежели бухать будете с утра?

– Что ж тут бухать-то? – с удивлением воззрился на литровую фляжку отец Евгений. – Между прочим, первое чудо, которое Христос по Святому Евангелию сотворил, есть чудо превращения воды в вино. На свадьбе к тому же.

– Ну, у нас тут не свадьба!

Священник со вздохом спрятал фляжку обратно.

– Будете зачислены в политический отдел. Опиум свой религиозный попрошу особенно не распространять. Обговорите с заместителем по политической части принципы агитации и пропаганды. Молитвы там свои и прочие ритуалы – не афишировать. Из оружия я выдам вам…

– «Парабеллум»? – усмехнулся отец Евгений.

Крупенников онемел. Поп, оказывается, знал…

– Это цитата, товарищ майор. Только оружие мне не нужно. Нельзя мне оружие. Ибо буду извергнут из сана.

– А еще ругали этих… либерастов, – вспомнил комбат смешное слово, недавно прозвучавшее из уст батюшки.

– Попрошу, – поднял палец отец Евгений, – меня не оскорблять! Правила у нас такие. Священник не имеет права проливать кровь. Даже змеиную. Устав, так сказать.

– И чем же вы от ЭТИХ отличаетесь? – усмехнулся Крупенников.

– У меня свое оружие есть, – твердо ответил священник. – Слово Христово.

– Вот на ящерах и посмотрим, действует ли ваше Слово, – скептически улыбнулся майор.

– Посмотрим, – покладисто согласился тот. – А можно мне в футбол поиграть? Давно мячик не пинал…

– В армии говорят: «разрешите, товарищ майор!»

– Разрешите, товарищ майор, в футбол с добровольцами погонять! – священник неожиданно встал, вытянулся и приложил руку к голове.

– К пустой голове руку не прикладывают, – буркнул Крупенников.

Тот опустил руку. В глазах отца Евгения плясали веселые… гхм… огоньки, в общем, веселые.

– Идите… Батюшка… Поговорим еще…

Когда священник ушел, Крупенников заварил еще чая и долго, целых десять минут, наблюдал, как тот, сняв рясу, азартно бегает по полю за мячом. Потом передернул плечами и, выключив блокнот и спрятав его в полевую сумку, пошел на склад проводить ненужную, в общем-то, инвентаризацию, тем самым отвлекаясь от ненужных, высоких мыслей…

Однако до складских помещений комбат дойти не успел, привлеченный криками со стороны спортплощадки. Виталий удивленно приподнял бровь: это ж как орать нужно, чтобы даже внутри здания было слышно?! Что там еще случилось?

Выйдя на задний двор, где располагались открытые спортивные сооружения и футбольное поле, майор остановился, пытаясь разобраться, что происходит. На поле разыгрывалась настоящая трагедия. Или, что скорее, комедия. Или и то, и другое вместе. Новоявленный доброволец, аккуратно сложенная ряса и рюкзачок которого лежали на скамейке рядом с опоясывающей поле беговой дорожкой вместе с вещами других игроков, ныне валялся в центре штрафной площадки, схватившись за лодыжку. Стоящие вокруг игроки обеих команд и свободные от учебы или нарядов болельщики самозабвенно орали:

– Пенальти! Было же пенальти?

– Да какое пенальти? Он же сам упал!

– Так тот еще до штрафной ему подкат сделал!

– А чего они? На батюшке сфолили, а теперь отнекиваются!

– Больно-то как! Помяни царя Давида и кротость его!

Последняя фраза, ясное дело, принадлежала отцу Евгению.

Крупенников молча постоял, потом кашлянул. На него никто не обратил внимания, даже Харченко, вместе с замполитом стоящий в задних рядах.

Комбат кашлянул громче. С тем же результатом.