Штирлиц, он же Исаев

– А ты чего умеешь, кроме как сторожить? – спросил Евпланов. – Все вы от свободы куска хотите, а на ее саму вам насрать! Вот что я тебе скажу, не знаю, как там тебя…

– Карпов я, Трофим Иванов – беги донеси…

– Тоже мне, Керенский выискался – буду я на тебя доносить! На умного бы сказал, а с тебя, с темноты, какой спрос? Я вона за свободу руку отдал по плечо и ничего заместо не прошу, окромя чтобы мечты мои сбылись и чтоб твои, дуралея, внуки жили в царстве всемирной свободы, где все люди вровень!

– Не было такого и не будет никогда. Свобода свободой, а тюрьмы все полные: как раньше, так и сейчас.

– Тьфу ты! – даже удивился Евпланов. – Тьфу! Ну как у тебя язык вертится такое говорить, а?! Ну где ж нам бандита держать? В церкви, что ль?

– Свобода – это когда мир и благодать, – задумчиво сказал Карпов. – А если по ночам на улицах только собаки воют – какая тут свобода? Раньше-то на улицах – фонари до утра, и трещотка дворницкая, и трактир…

– Был рабом и сдохнешь рабом, – сказал Евпланов, – и ну тя к лешему, только расстраиваешь меня!

В это время дверь отворилась и на пороге с револьверами в руках появились двое: черти не черти, но лица коричневые и вроде бы прозрачные, а разглядеть за этой прозрачностью ничего и не разглядишь.

– Сидеть на местах! Кто двинется – пуля в лоб.

Евпланов потянулся было к маузеру, но тот, что был повыше ростом, взвел курок:

– Тут рукой не отделаешься, батя, а без головы не проживешь… Не трожь дуру…

– Ребята, ребята, – сказал Евпланов, – на государство руку поднимаете. Лучше подобру уходите, а то ведь всех к стенке, щадить не станут.

– Ничего, – успокоил его первый грабитель и двинулся к Евпланову, – к дуре не прикасайся, она мне пригодится.

– Не трожь, – сказал Евпланов. – Или стреляй. Так не дам, понял?

Первый оглянулся на своего товарища: Дмитрий Юрьевич не велел стрелять, шум погубил бы все дело.

– Финкой, – сказал тот, что стоял возле двери, – это будет тихо.

Евпланов сообразил: боятся стрельбы. В долю секунды он кинулся с кушетки на пол, успел ударить грабителя мыском сапога в живот. Тот взвыл. Евпланов начал скрести пальцами кобуру, чтобы достать маузер, и не видел, как Карпов, схватив грабителя, который стоял скорчившись, поднял его перед собой и бросился на того, что замер у двери.

– Ах, сука! – закричал грабитель и, рванув своего товарища за куртку, другой рукой ткнул наганом что есть силы в живот Карпова. Он не хотел и не думал стрелять, но палец нажал курок, и прогрохотал выстрел, и в это время Евпланов, достав маузер, несколько раз выстрелил. Один упал молча, а второй закричал изумленно, тонким голосом:

– Ой, господи! Убили! Убили меня!

Бекматуллин осторожно вытаскивал у него из ладони наган, не в силах отвести взгляд от сахарно-белой кости, торчавшей из голенища сапога.

Воронцов бросил в мешок какие-то камни – какие, толком не успел разглядеть – и кинулся к выходу, ступая мягко, на носках, словно весной, когда скрадывал глухаря на току.

Следом за ним бежали Крутов с Олежкой – божьим человеком и Ленькой-кривым, который успел набрать несколько пригоршней бриллиантов. Воронцов проскользнул мимо освещенной двери, где были сторожа, успев крикнуть:

– Кривой, задержи!

Ленька, не входя в комнату, прямо через дверь выпалил весь магазин и хотел было броситься следом за своими, но тут в него вошла острая боль, а только потом он услышал выстрел и ощутил запах гари – как в детстве, когда жгли серу со спичек в подвале на Бронной.

Евпланов споткнулся о Леньку, упал, поднялся быстро и прохрипел:

– Бекматуллин, звони в ЧК!

Выбежав на крыльцо, он увидел две пролетки: одна ехала к Тверской, а вторая вот-вот повернула бы на Дмитровку. Он вскинул маузер и три раза выстрелил по двум седокам: один был на козлах, а второй, словно поп, в рясе или в юбке: он не мог и представить себе, что стреляет в женщину.

Анна Викторовна увидела, как человек на крыльце Гохрана вскидывает пистолет, целя в них. Она бросилась на спину Воронцову, схватила его голову руками и закричала:

– В сторону, Дима, в сторону!

А потом раздались два выстрела, и Воронцов ощутил толчок в лопатку – это была пуля, пробившая легонькое тело женщины.

«Будет кровь, – машинально отметил он, – на сером очень заметно».

– Аня, – тихо сказал он, чувствуя, как женщина медленно сползает у него со спины. – Аннушка, больно?

Он оглянулся – глаза Анны Викторовны были широко открыты: женщина была мертва. Где-то неподалеку загрохотали выстрелы. «По Крутову, – понял он, – сейчас начнется облава».

Воронцов спрыгнул с пролетки и метнулся в подъезд. Подъезд был заперт. Он побежал в переулок и спрятался во дворе маленького домика. Огляделся: в углу темнел сарай. «Переждать до утра? А мешок где? В пролетке. Конец? Нет, надо идти. Если остановят – отстреливаться, а последний – себе».

Евпланов долго сидел возле убитого Карпова и не мог отвести глаз от громадных, узловатых рук сторожа: они менялись, делаясь из бурых желто-белыми, чистыми, будто кто их отмывал мягким мылом.