Шрам

Я сильно встревожена. Я не понимаю, что произошло, почему он говорил со мной. Может, его послала Любовница? Действует ли он по собственному разумению, или Любовница велела ему рассказать мне эту историю?

Сам-то он верит во все, что мне рассказал?

«Это их шрамы придают Саргановым водам силу», – говорит он мне, а я спрашиваю себя: неужели он не видит другой возможности? Неужели он не заметил? – спрашиваю я себя. Простое ли совпадение, что три самых могущественных человека в Саргановых водах, а значит, и в Армаде, а значит, и в океане – чужаки, не уроженцы Армады? Что их знания, их воля не были изначально ограничены пределами того, что, как ни посмотри, есть, остается и всегда будет всего лишь кучей старых посудин, маленьким городком (пусть и самым необычным в истории Бас-Лага), что они имеют поэтому представление о мире, который несоизмерим с их жалкими пиратскими налетами и гордой замкнутостью?

Они ничем не обязаны Армаде. Что для них важнее всего?

Я хочу знать, как зовут Любовников.

Лицо его почти бесстрастно, за исключением тех случаев, когда он сражается (я со страхом это вспоминаю). Оно властное и чуть трагическое, и по нему совершенно невозможно сказать, что он думает, во что верит. Что бы он мне ни говорил, но я видела шрамы Любовников – уродливые и отвратительные. И ничто не меняется от того, что они отражают какой-то мерзкий ритуал, какую-то игру, заменяющую проявление эмоций.

Они уродливые и отвратительные.

Глава 22

Через тридцать шесть часов после того, как аэростат поднялся над Армадой и направился на юго-запад, под ними показалась земля.

Беллис почти не спала. Усталости, однако, она не чувствовала и на второе утро поднялась еще до пяти, чтобы наблюдать за восходом из окна общей каюты.

Она вошла туда и увидела, что некоторые тоже встали и смотрят в окно: несколько человек команды, Тинтиннабулум и его коллеги, Утер Доул. Сердце ее немного екнуло, когда она увидела Доула. Его манеры (еще более сдержанные и выверенные, чем ее собственные) выбивали ее из колеи; к тому же интерес Доула к ней был ей непонятен.

Он увидел ее и беззвучно указал на окно.

В бессолнечном предутреннем свете вода под ними разбивалась о скалы. Трудно было сказать, что это за кусок суши, какое до него расстояние. Разбросанные там и сям каменистые кочки напоминали китовые спины размером не больше мили, некоторые чуть больше самой Армады. Беллис не видела ни птиц, ни животных – ничего, кроме мрачной коричневатой породы и зеленой растительности.

– Через час мы будем на острове, – сказал кто-то.

Воздушный корабль полнился звуками каких-то действий, приготовлений, вникать в которые Беллис не хотела. Она вернулась к своей койке и быстро собрала вещи, потом, одетая в черное, как обычно, вернулась в общую комнату и села, поставив у ног плотно набитый саквояж. В глубинах его, упрятанные в складки ее запасной юбки, лежали ее письмо и маленький кожаный мешочек, врученный Сайласом Фенеком.

Члены экипажа с деловым видом ходили туда-сюда, выкрикивая друг другу неразборчивые команды. Те, кто не был занят, столпились у окон.

Дирижабль успел значительно снизиться. От воды их отделяло не больше тысячи футов, и поверхность моря отсюда казалась более замысловатой. Прежние морщины превратились в волны, пену, потоки; теперь внизу были видны темные очертания и цвета рифов, водорослевых лесов и еще чего-то – может, остатков кораблекрушения?