Шпеер

Одежда была на месте, впрочем, если бы Северус что-то и прихватил из унылого ряда однообразных брюк и пиджаков, никто бы и не заметил. То же касалось рубашек и всего прочего. Гарри ринулся к ящику бюро, где, как он знал, хранились документы.

Ящик был пуст.

Чувствуя накатывающую боль в груди, Гарри опустился в кресло, глядя помертвевшим взглядом на то место, где еще недавно стояла клетка, и сидел неподвижно, как труп, ощущая себя пустым, как и проклятый ящик. Почти машинально он потянул ручку второго, в слабой надежде, что документы перекочевали туда.

На дне лежал исписанный от руки листок.

Гарри выудил двумя пальцами улов и недоуменно уставился в текст:

«Für Li-li

Не верь словам бездарного шута.

Так пену на устах волны тяжелой

Несет поток от лопастей винта

На днище черном флагмана чужого.

~

Покину экипаж на шлюпке утлой,

По звездам вместо компаса отчалю,

Надеясь, что когда настанет утро,

Рассеет солнце призраки печали.

~

Не верь, что пристань наша — порт Разлуки,

Не верь, что разобьемся мы о скалы.

Мы на штурвал свои положим руки,

На островах Надежды есть причалы.

~

Sch-sch».

— Что это, Шатц? — пробормотал Гарри, до глубины души взволнованный находкой.

«Для Li-li, — заметалась тревожная мысль. — Кто это, Li-li?»

«Liebling-Liebes! — возликовал внутренний голос. — Schatzi-Schatz!»

* * *

«Завтра утром тебя... вас отвезут в мэрию, мистер Поттер».

«Кто отвезет? Во сколько?..»

Двигаясь, как во сне, Г. Дж. выбрался из ванной, украшенный свежими порезами на подбородке, насильно выпил две больших чашки крепчайшего кофе и оделся — равнодушно, как робот, не глядя в зеркало.

«Где книга?» — внезапно вспомнил он.

Спрятав в карман стихотворение, Гарри вышел из редакторской квартиры, запер дверь на ключ и вернулся в свою разгромленную обитель.

Раскрытая книга валялась на полу корешком кверху, распластавшись подстреленной птицей. Г. Дж. поднял ее и только сейчас заметил бурые следы крови на обложке.

«Он порезал руку, когда я...»

Гарри прижал злосчастную книгу к губам, безмолвно прося прощения у ее автора.

«Ты мой, Шатци-ша! И ты сам, и твое прошлое, какое бы оно ни было, теперь мое тоже!»

Мысль позволить читать «Записки» кому-то чужому вдруг показалась чудовищной.

В десятый раз перечитав послание от Sch-sch, Г. Дж. забился поглубже в кресло и развернул измятые страницы «Записок».

«Адам умер. А ты жив», — зачем-то напомнил внутренний голос.

* * *

«23.12.2001

— Co za idiotyczny widelec, Reju?

— Dla ostryg. Ot one, piękne. U ciebie przed nosem.

— Kurwa.

— Nie bądź taki niegrzeczny. Jeszcze żyją. Mogą usłyszeć.

— One nie rozumieją po polsku.

— Kto wie? ¹

Глупый панич. Соображаешь, где мы? В этой золотой Вальхалле каждая собака — полиглот. За спиной официантишка вьется угрем. Парень, знаешь такое блюдо, «угорь на вертеле»? Твое счастье, гарсон. Шел бы ты отсюда, хозяйский вьюн. Хочешь, я на тебя просто ПОСМОТРЮ?

О-о, так-то лучше. Отполз виться в сторонку.

— Не бросай меня одного, Рэй. Ты ушел, твой Ангел на меня уставился, как на устрицу. Нет, хуже... Как это по-английски? Моллюск.

— Съесть тебя хотел? Да ну, Ангел не в теме.

А я бы съел. Прямо сейчас. Губы твои совращает гнусный монах, Дом Периньон, это его подлый дух пузырится весельем в янтаре бокала! Нет у меня колесницы, запряженной пантерами, как у господина Диониса. Тащи потом ваше разгулявшееся панство к стоянке такси!

— Не в теме? Po jakiego diabła ² он тогда ревнует? Po jakiego diabła ты бесишься? Я видел, как ты смотрел на него, когда он с Ведьмой танцевал!

Ух, глаза, пылающее золото в кузнице Гефеста! Проклятый монах-искуситель и плод грешных рук его, чертово шампанское! Не умеешь ты пить, Сын Божий. Стоп-стоп. Что ты сказал? Кто ревнует, я?

— Значит, я подлый собственник. Только попробуй с Ведьмой потанцевать!

Эй, куда вскочил?

— С удовольствием. Что уставился, Рэй? Хочу и танцую.

Вот стервец! Еще и смеешься? Да я тебя разорву, знаешь? О нет, не сейчас, не сейчас.

Адонаи, да я и из-за стола не встану. Цезарь, сиди под скатертью, подлец. Не могу спокойно смотреть на эти смеющиеся губы, на этот алый рот — и детский, и порочный, он мой, слышишь — МОЙ! Адам, и ты позволишь похотливой ведьме жрать взглядом твое лицо с невидимой печатью моих поцелуев?!

Хочешь меня разозлить, прекрасный панич?

О да, я зол, как скупой виноградарь, к чьим лозам подобрался вор!

Женщина?.. Ведьма она, а не женщина. Ты не видал ее коллекцию страпонов!

Не надейся прочесть всё это на моей постной физиономии. Твое тело еще познает меру гнева моего, когда наполню тебя раскаленным желанием, медленно волью его в прекрасную чашу плоти твоей, и губы, отданные хищному глазу ведьмы, будут молить об избавлении!

Рэй, а ты не перебрал огненной воды? Пусть потанцует мальчик. Хозяйская Вальхалла — это вам не диско-бар в грязном краковском закоулке.