Шпеер

Прошлое — тень. Будущее — призрак. Есть лишь момент реальности, миг между вдохом и выдохом. Живите настоящим, пока бьется пульс. Завтра будет новый день, новая реальность. Мне не дано знать, буду ли в ней я сам.

Не омрачайте сердце местью за тех, кого не вернуть. Живут для живых, а не для мертвых. Чего и Вам желаю.

Знание того, кто я и что я, ничего не меняет. Райнер Шпеер — виртуальная проекция человека без будущего. Но Вы, Гарри? Перед Вами еще длинный путь. Вы должны жить, радуясь хорошему и не слишком огорчаясь дурному, что бы ни случилось. Не подвергайте себя неоправданному риску, проще простого пасть жертвой в играх сильных мира сего. Не верьте красивым лозунгам, нет никаких благих целей, ради которых стоит класть на алтарь собственную жизнь и жизнь того, кто дорог. Это ложь. Не покупайтесь на сказки о героях, мстителях-освободителях и прочую воинственную мифологию.

Реализовывайте то хорошее, что вложил в Вас Творец, лучшее, что можно принести в этот мир — созидание, а не месть и деструкцию.

Берегите себя. И живите, просто живите.

Искренне и сердечно, Ваш Р.»

Гарри мрачно созерцал выползающий из принтера лист бумаги. Чем был обусловлен порыв распечатать сообщение Шпеера, он толком не знал. От проклятого письма веяло прощаньем. Гарри перечитал его раз пять и так и не обнаружил намека «не пишите мне больше». И все же ощущение того, что в его руках последнее слово автора «Записок», упорно не хотело выветриваться из головы.

Затолкав сложенное в квадратик письмо в карман и бросив на кассу причитающуюся мелочь, он вышел на порог интернет-кафе, угодив в холодные объятья декабрьского вечера.

Может, вечер был не так и плох: улицу оживляли веселые рождественские огоньки, мерцали обвитые гирляндами деревца и окна магазинов. Люди, бегущие по залитой неоном мостовой, обвешанные покупками и непозволительно счастливые, то и дело случайно толкали вяло бредущего Г. Дж., торопливо извинялись и спешили дальше — навстречу празднику. Дух Рождества уже витал в воздухе, танцевал в серебристом рое снежинок, переливался радугой огней и возвещал о грядущем пришествии венками из падуба и раскланивающимися за стеклами витрин красноносыми Отцами Рождества.

Мысли Гарри были далеки от веселья: разговор в мастерской не давал ему покоя. Невидящим взором он уставился на жизнерадостного оленя в витрине «Маркса и Спенсера» с табличкой на игривых рогах, возвещающей народ божий о скидках.

«Что может быть в картине, кроме дневника? Бриллианты? Наркотики? Если Северуса подставят, я пойду к этому Пивзу...»

Пивз Номер Один, в фартуке и с кистью в руке, упал лицом в ведро краски, и, с треском пробив головой мольберт, пулей вылетел из окошка собственной мастерской, растянувшись на газоне под окнами клуба.

Пивз Номер Два сучил ногами, насильно допивая бутылку с надписью «Растворитель».

Пивз Номер Три ворочался в ванне, заполненной синеватой глиной, неотвратимо превращаясь в скульптурное нечто.

Пивз Номер Четыре...

— Liebling, — неожиданно ожгло ухо. — Оленями интересуемся? Рождественскими патронусами?

— Черт! — Гарри подскочил от неожиданности. — Откуда ты...

— Мимо шел, — сообщил Северус и без лишних слов всосал ртом холодные губы Г. Дж.

Гарри одурманился мгновенно — то ли от ощущения нереальности происходящего, то ли от знакомого вкуса злодейских губ.

— Ты курил! Ты опять... Я слышу твой чертов Житан! — пробормотал он.

Северус раздраженно скривился.

— Вот уж криминал, — сухо сказал он, слегка отвернув лицо.

От возмущения Гарри едва не подпрыгнул на месте.

— А сила воли? А Северус Снейп — который держит слово? Который ни за что и никогда...

Черные брови угрожающе сдвинулись к переносице. Ноздри римского носа сердито раздулись.

— Я тебе что-то обещал, шеф? — раздраженно сказал Северус. — Три дня не курил!

— Ух ты, боже мой, — излился желчью Гарри. — Два!

— Да что ты понимаешь! — рявкнул Северус. — Три! Мерзкие три дня! И вообще, теперь уже неважно! — он вдруг осекся и умолк. Рассеянный темный взгляд отстраненно скользнул по витрине с оленями. Чувственные губы зло дернулись.

Мучаясь непониманием, Гарри смотрел и смотрел в его лицо с печатью непонятного страдания.

— Да ну, я шучу, — пробормотал он. — Кури себе.

Северус вдруг схватил его за руку. Пальцы, замерзшие на ветру, судорожно сжались.

— Liebling, — пробормотал он, впиваясь помутившимся взглядом в глаза Г. Дж. — Пойдем домой. Пойдем... куда-нибудь, — он беспомощно оглянулся на кивающих из-за стекла оленей. — Ненавижу Рождество.

Гарри вцепился в черный макинтош, усыпанный на плечах снежинками.

— Знал бы, как я... — слова «тоже ненавижу» увяли на губах: рядом с Северусом он любил весь мир.

— Что?

— Ничего, — Гарри сжал его руку в своей. — Да, идем домой. И... убей меня, но я должен рассказать тебе кое-что!

Зависнув на локте Северуса, спотыкаясь на скользкой от наледи мостовой, он принялся с жаром пересказывать свежие шпионские новости.

Северус шел молча, хмуро глядя перед собой. Оранжевые лучи фонарей скользили по его лицу, вновь придавая тому что-то индейское — как огненные языки ритуального костра.