Шпеер

— Он был злым обидчивым мальчишкой, — губы Северуса касались его шеи и плеч мелкими легкими поцелуями. Палец хитрого волшебника пробрался в святое святых, и Гарри выгнул спину, как довольный кот — это было больше, чем приятно, хотя палец лишь слегка поворачивался, не спеша углубиться в недра.

— В Зиммеринге большое городское кладбище, — лился в ухо Г. Дж. тихий околдовывающий голос. — Огромный город мертвецов среди цветов и деревьев, где вечным сном мирно спит Бетховен, Шуберт, Сальери, Лист, Штраус и многие, многие... Слушают из могил мелодии птиц в кронах старых деревьев, жужжанье шмелей в цветах, шепот ветра. Так думал глупый мальчик. Он трусливо сбегал из своего двора, сидел в укромных уголках кладбища, бродил между могил, читая истории усопших... Там было хорошо и спокойно. Мальчик дружил с мертвецами, разговаривал с ними... Не любил пышных могил, находил маленькие и заброшенные. Думал, лежащие там одиноки, как и он сам.

«Бедный маленький уголек», — Гарри притиснул к своей груди обнимающую руку рассказчика и закрыл глаза, все больше погружаясь в чувственную нирвану.

— Но ведь у него была мама... Разве она о нем не заботилась?

Северус замер, на мгновение прекратив всякие ласки.

— Она его не замечала, — после паузы сказал он. — Игнорировала, как пустое место. Эйлин была скрипачкой, Liebling. Кроме работы в оркестровой группе, для нее ничего не существовало. Мальчик был упрям, как мул. Он ненавидел скрипку и старого венгра-репетитора. Правда, когда вырос, пожалел, что оставил уроки. Потому так и остался дилетантом... Играет, только если сильно не в духе. Безвестная скрипачка Эйлин Принс теперь там же, где Шуберт и Бетховен, слушает музыку трав. Могила здорово заросла, еле нашел, — прибавил он.

— Мои тоже умерли, — сказал Гарри, больше для утешения. — И я тоже никому был не нужен.

— Мне нужен, — тихо сказал Северус. — А прошлое... надо оставлять прошлому. Там ему и место.

— Быть может, — пробормотал Г. Дж., только сейчас обнаружив, что внутри приятно ворочаются два возбуждающе поглаживающих пальца. — Шатц, а у Маленького Колдуна тоже не было друзей?

Губы Северуса касались его спины, целуя так легко, как если бы на кожу Гарри сыпались лепестки.

— Когда злому Колдуну было лет десять, мать потащила его в оперу. Измаявшись от скуки и совершенно не впечатленный «Орфеем» Глюка, мальчишка отпросился в туалет и принялся бродить по театру. В какой-то галерее он обнаружил живого ангела и чуть не умер от страха. Не шучу, Liebling. Ангел, с белыми как лен, длинными волосами, стоял и тихо плакал. Из окна падал свет, и вокруг его головы был сияющий ореол. Мальчик решил, что тот плачет о грешных душах, и уже собрался трусливо сбежать. Но любопытство было сильнее, когда еще увидишь ангела... Маленький злой Колдун подкрался ближе и обнаружил, что ангел одет в приличный костюмчик, а вовсе не в хитон спустившегося с небес херувима. И нос у ангела был красный от рева. Оказалось, человек. Десяти лет от роду, приехавший с родителями из Лондона послушать Глюка.

— М-м... — Гарри выгнулся навстречу нежно истязающим пальцам, уже плохо понимая, что рассказывает Северус. — И почему он плакал?

— Как и я, пошел в театральный туалет и уронил в унитаз дедовы часы, — по голосу Северуса было слышно, что он улыбается. — Какие-то ценные, черт их знает. Маленький Колдун их ему оттуда вынул. Не работали, конечно.

— Почему он сам их не вытянул? — пробормотал Гарри.

— Кто, Люциус? Рукой в унитаз?

Г. Дж. от удивления распахнул глаза.

— Люциус... Малфой?

— Угу. Дед его был страшный сноб. Я так и остался в его глазах грязным цыганом. Знал бы, не тягал из дерьма семейные реликвии Малфоев. Разве что подружился с ангелом... Который был далеко не ангел.

Гарри повернул голову и поймал его мягкий темный взгляд.

— Ты не злой, Шатц. И никогда не был. Ты притворяешься вредным, чтобы к тебе в душу грязными руками не лезли.

Северус опять замер, дыша ему в спину.

— Ты не знаешь меня, Liebling, — прошептал он. — Нет уж, мой дорогой, я какой угодно, но не добрый. И вообще, что такое доброта? Разновидность глупости?

— Я тоже злой, — Г. Дж. отнял его ладонь от своей груди и положил себе на лицо, наслаждаясь ее теплом и необъяснимой надежностью. — Очень. Гораздо злее тебя. Мне хотелось стать Кем-То с большой буквы, чтобы однажды доказать всему миру, что они все дерьмо, я их ненавижу, а я лучше всех, круче всех и... Боже, я был идиот!

Пальцы Северуса мягко, едва касаясь, погладили его прикрытые веки, скользнули по скуле, с чувственной изысканностью прошлись по губам.

— Это нормально, — тихо сказал Северус. — Это хорошо. Только не стоит никому ничего доказывать, Liebling. Просто живи... и наслаждайся... потому что это хорошо.

Гарри открыл рот, чтобы возразить, как вдруг ощутил, что Северус входит в его тело — легко и мягко. От удивления и испуга он напрягся, тут же ощутив давящую боль.

— Это хорошо, — вновь околдовал его мягкий шепот, густой, как елей. Пальцы Северуса ухватили его сосок, потирая возбуждающе и слегка болезненно. Гарри дернулся, уже не понимая, где источник беспокойства.