Шпеер

По комнате плыл легкий запах жасмина, кружа голову и будоража ноздри ароматом тайных желаний. Запах источало массажное масло, которым Северус умастил его тело, теряющее чувство гравитации. Г. Дж. парил в невесомости, незаметно для себя все больше возбуждаясь, то ли от каких-то афродизиаков, наверняка содержащихся в злодейском масле, то ли от прикосновения теплых ладоней. Колдовские руки глубоко и неторопливо разминали мышцы, но стоило Гарри впасть в сладкую полудрему, тут же трепетно касались его горящей кожи легкими порхающими пальцами, поглаживая так нежно и чутко, что по телу распростертого звездой Г. Дж. пробегала сладостная дрожь.

В спальне царил полумрак; маленький ночник, не ярче пары восковых свечей, освещал измятую постель, отбрасывая на стены загадочные мягкие тени.

Колдун, как и положено колдунам, бормотал заклинания. От его низкого завораживающего голоса Гарри все большое погружался в эротический транс. Далеко не сразу он сообразил, что Северус попросту мурлычет какие-то стихи.

— Lösch mir die Augen aus: ich kann dich sehn,

wirf mir die Ohren zu: ich kann dich hören,

und ohne Füße kann ich zu dir gehn,

und ohne Mund noch kann ich dich beschwören.

Brich mir die Arme ab, ich fasse dich

mit meinem Herzen wie mit einer Hand,

halt mir das Herz zu, und mein Hirn wird schlagen,

und wirfst du in mein Hirn den Brand,

so werd ich dich auf meinem Blute tragen.

— Я люблю твой голос, — прошептал Гарри, млея в его руках. — Это о чем?

Северус вздохнул. Его руки на мгновение замерли на пояснице слушателя.

— Нет без тебя мне жизни на земле.

Утрачу слух — я все равно услышу,

Очей лишусь — еще ясней увижу.

Без ног я догоню тебя во мгле.

Отрежь язык — я поклянусь губами.

Сломай мне руки — сердцем обниму.

Разбей мне сердце. Мозг мой будет биться

Навстречу милосердью твоему.

А если вдруг меня охватит пламя,

И я в огне любви твоей сгорю —

Тебя в потоке крови растворю.

Рильке*, — сухо пояснил он.

Очнувшись от колдовского наваждения, Гарри подскочил на постели, бросился на шею к любителю мрачной поэзии и исцеловал его лицо, с испугом всматриваясь в черные в полумраке глаза.

— Красиво, но... как-то страшно, Шатц! — взволнованно сказал он. — Ну его к черту, твоего Рильке! Без рук, без ног... Иди ко мне, как там оно, комм цу мир!

Северус вдруг сгреб его в объятья и прижал к своему голому телу, будто впечатал. Темные глаза широко распахнулись, их взгляд, тревожный и странный, впился в лицо Г. Дж.

— Хочу, чтобы ты знал, — неожиданно серьезно сказал он. — Я никогда не умел любить. Однажды думал, но... Ошибся, — его голос упал до шепота. — Пока не нашел тебя... Не понимал, что означает это слово.

— Я тоже не знал, — Гарри привалился к его груди, вдыхая запах кожи, целуя плечи, забираясь пальцами в густые волосы. — Зато... теперь точно знаю, что оно значит.

* * *

— На самом деле все было иначе.

Большой Зверь пристроился у Г. Дж. за спиной, обняв рукой и приятно придавив ногой. Его жаркий шепот возбуждающе обдавал ухо.

— Колдун из Черного Замка был чертовски одинок. Всю жизнь, с самого детства. Он знал, что странный, не такой как все. Друзей у него не было, его дразнили и гнали, соседские дети звали грязным цыганом. Он не был ни тем, ни другим. Наполовину еврей, маленький и забитый. Носатый и черный, как уголек.

Если бы не ласковая рука, поглаживающая Гарри пониже спины и коварный палец, скользкий от масла, рисующий круги вокруг его ануса и то и дело пробирающийся кончиком внутрь, Г. Дж. соображал бы лучше. Тихий голос рассказчика казался густым темным вином, от которого дурманило голову.

— Мать его тоже не любили. Людям не нравилось всё: и ее иудейская внешность, и написанная на лице гордость, и нежелание общаться с соседскими кумушками, и то, что она играет на скрипке. Маленький Колдун с матерью жили в Зиммеринге, паршивом заводском районе Вены. Вокруг сплошь был рабочий люд. До сих пор не знаю, откуда в них было столько ксенофобии. Соседей раздражало, что мать мальчика пиликает на скрипке, в то время как они честно трудятся в цехах. Их дети были под стать родителям, лучшим развлечением было изловить «грязного цыгана» в каком-нибудь закоулке и надавать по шее. Еврейский мальчишка был козлом отпущения. Ненавидеть он научился раньше, чем читать и писать.

— А отец? У него был отец? — Гарри притянул к себе обнимающую руку и поцеловал костяшки пальцев.

— Отец его был родом из Сассекса. Вот уж кто наверняка был колдуном. Папаша то появлялся, то исчезал с легкостью Чеширского кота. Зачем он женился, одному богу ведомо. Изменял матери направо и налево. Когда мальчику было двенадцать, исчез навсегда. Только потом я узнал, что он обзавелся другой семьей в Девоншире, где и умер. Не слишком волшебная история, Liebling.

Г. Дж. поднес к глазам руку Северуса, с обожанием разглядывая длинные пальцы и тонкий нервный узор на ладони.

— Расскажи про Маленького Колдуна, — прошептал он.