Шоссе в Ад

- Рейф, ты пишешь, как Керуак с запором, передающий послания от Рэймонда Чандлера; как школьник с башкой, набитой шмалью и плохой поэзией. Какого хуя вообще это твоё «Город был раной» означает?

Рейф рассердился.

- Это… это метафора.

Да кто она вообще такая, чтобы критиковать его работу? Она не была писателем. Как она посмела говорить ему хоть что-то по творческим вопросам! Да она понятия не имела о потоке речи, о ритмичности прозы. Она ошибочно полагала, что кучка литературных курсов в колледже, которые она сдала на отлично, придают её мнению дополнительный вес.

В висках запульсировало ещё сильнее, вена билась, как порванный высоковольтный кабель. Он почувствовал, как что-то перемещается под кожей, скользя, словно змея, так, что у него даже дёрнулись брови. Он прижал ладонь ко лбу, тщетно пытаясь сдержать то, что грозило превратиться в охрененную головную боль. Потребность свалить от Балики вернулась; от её едкого комментария, замаскированного под «конструктивную критику», стало только хуже.

Она хмыкнула.

- Метафора! Ну-ну. Тупизм это. Шняга какая-то.

Шняга.

Это слово будто ударило его наотмашь в самую душу, гораздо больнее, чем физическая агрессия несколько секунд назад. Оно ещё раз подтвердило, насколько мало она ценила их отношения. Правда заключалась в том, что ей не нужно было равенство. Он мог припомнить каждый раз, когда она отговаривала его от попыток найти постоянную работу, но зачем? Она использовала его зависимость от неё против него с тем, чтобы ослабить его, но правда заключалась в том, что она именно этого и хотела. На самом деле, ей не нужен был ни парень, ни жених, ни муж – ей требовалась собственность, игрушка.

Она походила на выросшую маленькую девочку с живой игрушкой. Кеном с функционирующим хуем.

Поначалу Рейф не был особенно против, но эта ситуация в итоге утомила его. Секс был невероятен, но он начинал понимать, что этого недостаточно, чтобы удерживать его в этих паразитических взаимоотношениях.

Рейф вскипел.

Тут была… всего одна… маленькая… проблемка.

При её благосклонности и поддержке примерно год назад он бросил работу, чтобы воплотить свою мечту – заниматься писательством на постоянной основе. Это, в сочетании с его прерывистой трудовой биографией до знакомства с Баликой, означало, что ему придётся долго искать работу с достаточной для жизни оплатой. Ситуация походила на классическую Уловку 22: оно не мог уйти от неё, пока не найдёт работу, а если он начнёт искать её, Балика будет грозиться выкинуть его на улицу и обрубить ему финансовую поддержку.

Балика ухмылялась. Она скрестила руки под грудью и смотрела на него сверху вниз, притворно надув губы.

- Ох, я задела твои чувства, малыш Рейфи? Мамочке не стоило быть такой грубой, оценивая твою… работу?

Рейф свирепо взглянул на неё.

Это уже было слишком – она явно перегнула палку.

- Ты…

Он задохнулся; праведный гнев едва не испепелял его.

- Что, Рейфи? - oна склонила голову набок и подставила ладонь к уху. Опять насмешка. - Я, наверное, тебя не расслышала. Ты - что?.. - oна убрала руку, и её лицо скривилось в поддельном ужасе. - Боже, Рейф, ты что, собирался назвать меня сукой? - на последнем слове она повысила голос. - Или… или… нет, ты же не назвал бы меня… пиздой, да?

Она охнула и прикрыла открытый рот руками.

Рейф заскрежетал зубами, едва сдерживая желание ответить в том же духе, дать отпор. Бурлящий чан переполнившего его негодования вот-вот готов был выплеснуться. Если не считать физического аспекта их отношений, он ненавидел в ней всё. Он ненавидел то, насколько она американизировалась, насколько свободно она использовала в качестве оружия мат. Она поддерживала видимость ласковости до тех пор, пока он не показывал намёк на твёрдость характера, и тут же начинался безжалостный поток издевательств.

Он крепко вцепился в подлокотники кресла, чтобы успокоить дрожащие руки. Лицо вспыхнуло, шея взмокла от напряжения.

О, как же он хотел заставить её забрать обратно те свои слова.

Но он не мог.

Он был безнадёжен.

Беспомощен.

Ни на что не годен.

Слаб.

Слёзы или пот, а может, и то, и другое, заполнили его глаза, и секунду он не мог видеть ухмыляющееся лицо Балики. Возможно, это была Божья милость. Но затем внутри его черепа что-то снова двинулось – это было вибрирующее физическое/психическое скольжение, похожее на смещение каменных пластов при землетрясении. Его череп как будто пульсировал снаружи, раздуваясь, как перекаченный шар.

Он услышал крик.

Он не знал, откуда крик взялся: может, это Балика выпустила пар, а может, этот сдавленный всплеск страха издали его собственные голосовые связки.

Он почувствовал, как кожа вокруг глазниц раздулась до неестественных размеров. Там что-то двигалось, что-то вытекало наружу. Он вскочил со стула, сжал руками свою пульсирующую голову и закричал (на этот раз он точно знал, откуда звук). Он услышал, как щёлкнули по паркету каблуки Балики, когда она отпрянула от него, услышал её пронзительный уязвлённый голос: