Шоссе Линкольна

С каждым шагом Улисс замедлялся. В глаза летела поднимаемая ветром пыль — приходилось прикрывать их рукой. Затем он поднес к лицу и вторую руку и шел, отвернувшись, к двум шпилям, один из которых стремился вверх, а другой — вниз.

Сквозь щелочки между пальцами и завесу поднявшейся пыли Улисс увидел поднимающиеся из земли прямоугольные тени — четкие, но при этом разбросанные как попало. На мгновение опустив руки, Улисс понял, что он на кладбище, и услышал звон колокола, словно незримая рука звонила в него. До церкви оставалось не больше пятидесяти шагов.

Но, очевидно, пятьдесят было слишком много.

Вихрь вращался против часовой стрелки, и ветер толкал Улисса не к церкви, а от нее. Начался град, и он приготовился к последнему рывку. «Я смогу», — сказал он себе. И, побежав изо всех сил, уже приблизился к убежищу — но споткнулся о могильный камень и рухнул на землю, ощутив горькое смирение оставленного.

— Оставленного кем? — спросил Билли, вцепившись в книгу и широко раскрыв глаза.

Улисс улыбнулся.

— Не знаю, Билли. Удачей, судьбой, собственным здравым смыслом. Но по большей части — Богом.

Мальчик покачал головой.

— Это неправда, Улисс. Ты и сам не веришь, что Бог тебя оставил.

— Но именно об этом я и говорю, Билли. Если я чему и научился на войне, так это тому, что, только почувствовав себя оставленным — поняв, что никто, даже Создатель, не придет на помощь, — можно вдруг обнаружить в себе силы идти вперед. Господь не гимнами херувимов и не трубным гласом Гавриила призовет тебя подняться. Он призовет тебя, заставив вкусить одиночество и забвение. Потому что, только поняв, каково быть оставленным, можно осознать, что будущее в твоих руках — и только в твоих.

Лежа на кладбищенской земле, ощущая знакомую оставленность, Улисс протянул руку и ухватился за ближайшее надгробие. И понял, что надгробие было совсем новым. Даже сквозь вихрь пыли и сора была видна глянцевая поверхность только что вкопанного серого камня. Поднявшись, Улисс оказался прямо перед свежевырытой могилой, на дне которой блестела черная крышка гроба.

Вот откуда ехал караван машин, понял Улисс. Предупреждение о торнадо они наверняка услышали посреди похорон. Преподобный поспешил прочесть столько, сколько хватит, чтобы отправить душу покойного на небеса, и все рванули к машинам.

Судя по гробу, мужчина был состоятельный. Никакой не сосновый ящик. Полированное красное дерево с медными ручками. На крышке гроба подходящая по цвету медная табличка с именем: Ноа Бенджамин Элиас.

Скользнув в узкую щель между гробом и стенкой могилы, Улисс отстегнул замки на крышке гроба и поднял ее. Внутри торжественно возлежал мистер Элиас, одетый в костюм-тройку, — руки его были аккуратно сложены на груди. Туфли были такими же черными и блестящими, как гроб, а по жилету тянулась тонкая золотая цепочка от часов. Хотя ростом мистер Элиас недотягивал и до шести футов, весил он никак не меньше двухсот фунтов — обедал в соответствии с положением.

Как приобрел мистер Элиас свое земное благополучие? Был ли он владельцем банка или склада пиломатериалов? Неутомимым работягой или выжигой и обманщиком? В любом случае больше его не было. И для Улисса имело значение только то, что у этого мужчины ниже шести футов хватило самомнения, чтобы пожелать для себя гроб на ладонь длиннее.

Улисс взял Элиаса за лацканы пиджака, словно хотел воззвать к его разуму. Вытащил тело из гроба и поставил лицом к себе. Мистера Элиаса, как оказалось, надушили гарденией и нарумянили, отчего он приобрел жутковатое сходство с блудницей. Покрепче упершись ногами, Улисс поднял тело из могилы и бросил рядом.

В последний раз взглянув на приближающийся громадный черный палец, покачивающийся влево и вправо, Улисс лег на подкладку из белого плиссированного шелка, дотянулся до крышки и…

Пастор Джон

Когда нас настигает возмездие Господне, оно не обрушивается с небес подобно дождю метеоритному. Не ударяет подобно молнии, не оглушает раскатами грома. Не нарастает подобно приливной волне, чтобы разбиться о берег. Нет. Когда нас настигает возмездие Господне — оно подобно дыханию в пустыне.