Шоссе Линкольна

— Верно.

Мистер Макгинли стукнул в последний раз и нажал на кнопку переговорного устройства.

— Элис? Принеси мне бумаги… Гаррисона Хьюитта.

Вскоре вошла Элис и передала мистеру Макгинли тощую папку, в которой не могло быть больше одного листа. Мистер Макгинли заглянул в нее и положил на стол.

— Гаррисон Хьюитт — это превосходный выбор, мистер Уотсон. Понимаю, почему ваш отец так хорошо его запомнил. К тому же он любит сложные актерские задачи, так что я уверен, он с радостью согласится участвовать в вашем шоу. Но хочу пояснить, что мы делим права на представительство мистера Хьюитта с другим агентством…

По расчетам мистера Мортона, вероятность того, что мистер Макгинли именно так и скажет, была выше пятидесяти процентов.

— Если агентство говорит, что делит права на представительство артиста, — пояснил мистер Мортон, — это значит, что оно его вообще не представляет. Но не стоит беспокоиться. В Стейтлер-билдинг между агентами существует договоренность, согласно которой они с удовольствием отстегнут десять процентов, лишь бы птичка не улетела. Так что у каждого есть актуальная информация обо всех артистах, работающих на конкурентов, и за приемлемую сумму они с готовностью направят заинтересованную сторону вверх или вниз по лестнице.

В случае Эммета это оказалось «вверх» — на одиннадцатый этаж к мистеру Коэну. Поскольку мистер Макгинли позвонил ему заранее, Эммета встретили у дверей и тут же увлекли во вторую — внутреннюю — приемную. Десять минут спустя его пригласили в офис мистера Коэна, тепло поприветствовали и снова предложили выпить. Идея пригласить актера шекспировского театра выступать на родео была вновь воспета за неординарность. Но на этот раз папка, которую внесли после нажатия кнопки, оказалась чуть не в два дюйма толщиной: она была набита пожелтевшими газетными вырезками, афишами и старыми фотопортретами, один из которых отдали Эммету.

Заверив Эммета, что мистер Хьюитт (между прочим, близкий друг Уилла Роджерса) будет в восторге от его предложения, мистер Коэн спросил, как можно будет с Эмметом связаться.

Следуя указаниям мистера Мортона, Эммет объяснил, что, поскольку завтра утром он уезжает из города, обговорить все подробности нужно здесь и сейчас. Поднялась суматоха: обсуждались условия, спешно составлялся договор.

— А если они действительно подготовят договор, мне его подписывать? — спросил Эммет мистера Мортона.

— Мальчик мой, подписывайте все, что предложат! Убедитесь, что агент тоже все подписывает. Потом настаивайте, чтобы вам выдали два оформленных экземпляра. Как только агент получит подпись, он вам от родного дома ключи отдаст.

* * *

Адрес Гаррисона Хьюитта, который дал ему мистер Коэн, привел его к невзрачному отелю на невзрачной улице на краю Манхэттена. От благовоспитанного мужчины, открывшего дверь сорок второго номера, Эммет, к своему разочарованию, узнал, что мистер Хьюитт в отеле больше не проживает, но, кроме того, узнал, что сын мистера Хьюитта был в отеле прошлым утром и даже ночевал там.

— Возможно, он еще не уехал, — сказал джентльмен.

В холле служащий отеля с тонкими усиками сказал, что, да-да, он понял, о ком говорит Эммет. Сынок Гарри Хьюитта. Заявился разузнать, где его папаша, а потом снял два номера на ночь. Но нет, сейчас его здесь нет. Он и его мечтательный дружок уехали в обед.

— И радио увезли, сволочи, — добавил служащий.

— Он случайно не говорил, куда направляется?

— Возможно.

— Возможно? — переспросил Эммет.

Служащий откинулся на спинку стула.

— Я помог твоему другу найти отца, и он дал мне десять баксов…

По словам служащего отеля, чтобы найти отца Дачеса, Эммету нужно поговорить с его другом, который каждый вечер после восьми пьет в баре в Вест-сайде. Времени оставалось много, и Эммет прошелся по Бродвею и выбрал чистую и светлую кофейню, полную посетителей. Сев за стойку, он заказал фирменное блюдо и кусок пирога. Обед он завершил тремя чашками кофе и сигаретой, которую стрельнул у официантки — ирландки по имени Морин; несмотря на то, что дел у нее было в десять раз больше, чем у миссис Берк, у нее было вдесятеро больше человеколюбия.

Сведения, полученные в отеле, привели Эммета обратно на Таймс-сквер, который уже за час до заката ярко пылал огнями вывесок, рекламирующих сигареты, машины, бытовую технику, отели и театры. От их пестроты и обилия у Эммета пропадало всякое желание покупать хоть что-то из того, что они предлагали.

Эммет вернулся к киоску на углу Сорок второй улицы — внутри сидел тот же мужчина, что и до обеда. На этот раз он указал на северную часть площади, где на высоте десятого этажа светилась гигантская реклама виски «Канадиан клаб».

— Видишь вывеску? Прямо за ней поверни налево на Сорок пятую и иди, пока Манхэттен не кончится.

За день Эммет успел привыкнуть к тому, что его не замечают. Его не замечали ни пассажиры в метро, ни пешеходы на тротуарах, ни артисты в приемных — Эммет объяснял это недружелюбием большого города. Так что он немало удивился, когда миновал Восьмую авеню, и его вдруг начали замечать.