Шесть зимних ночей

Чужие эмоции ее разрушали. Всякий раз, когда кто-то просил о помощи, она соглашалась, но потом тратила непозволительно много времени на восстановление. И даже кошки, кружащие вокруг и без остановки мурчащие, не помогали.

– Можешь просто слушать их и предотвращать панику, – пожала плечами Смерть. – Этого будет достаточно.

Либерти хохотнула, а потом небрежно бросила:

– Если сама не запаникую, то конечно.

Смерть сжала кружку костлявыми пальцами. Она говорила так, словно это было сущим пустяком, но обе знали, что Либерти будет долго расплачиваться за то, что заберет чужие эмоции себе.

– Не окажешься.

Больше они не говорили. Барон поедал один зефир за другим, а когда доел последний, пообещал, что принесет новую упаковку. Либерти улыбнулась и вытащила из ящика целых две коробки, отдала Барону. Кот был в восторге и несколько раз поблагодарил Либерти, когда они уходили.

Смерть коротко попрощалась, махнула рукой. Она не настаивала, чтобы Либерти дала ей обещание, ни к чему не принуждала ее, ничего от нее не требовала. Уходя, сказала:

– Людям не нужны причины, чтобы ненавидеть друг друга. Причина в том, что они люди, и ненависть заложена в их сущности.

Либерти не была уверена, что действительно слышала ее голос, ей казалось, он набатом прозвучал в ее голове уже после того, как Смерть ушла. О том, почему она заговорила о ненависти и ее причинах, почему вдруг обратилась с такой странной просьбой и почему не стала добиваться четкого ответа от нее, Либерти предпочла не задумываться.

Спала в ту ночь Либерти очень плохо, и все кошки крутились около ее кровати до рассвета.

То была ночь с шестнадцатого на семнадцатое декабря.

Письма от Алана не приходили уже два дня. Она хотела написать сама, но ворон не прилетал.

Исписав пять листов своими мыслями, Либерти убрала их в ящик, решив, что никогда не отправит эти бездумные признания в страхе, в тревоге, в любви и желании как можно скорее увидеться. Грузить Алана своими чувствами она не хотела: они были друг другу никем, несмотря на доверие, проскальзывающее между ними в моменты, когда она говорила о смерти своего первого кота, а он – о предательстве близкой подруги.

Либерти убеждала себя: не может ей стать близким человек, с которым она общалась всего ничего. Такого просто не бывает, во всяком случае в ее жизни. Люди имели свойство резко появляться и так же резко исчезать, и она перестала привязываться к ним и обращать внимание на тех, кто клялся ей в любви и обещал всегда быть рядом. Ей становилось проще от осознания, что никто больше не сможет ее бросить.

В Городе все оставалось как прежде.

Туман заволакивал улицы. От мороза коченели кости, и желание выходить на улицу пропало совсем. Зима выдалась на редкость холодной. Марисоль, девушка с красным шарфом, заказала у нее свечи к Йолю. На календаре значилось девятнадцатое декабря.

Трехглазый ворон постучал в замерзшее окно и каркнул. У Либерти дернулась рука, она шикнула и быстро поставила коробку с вязаными шарфами и шапками на полку. Распахнула дверь, ежась от холода, и вдруг замерла.

На пороге стоял человек в черном плаще. Высокий воротник закрывал лицо. Либерти присмотрелась, но из-за тумана и метели толком ничего не смогла разобрать. Она точно видела его впервые. И точно знала его.

– Простите, мы с вами… – она не договорила и отступила.

– Знакомы, – подтвердил он звонким, бодрым голосом. Либерти показалось, что он улыбался.

Она качнула головой, невольно улыбнулась сама и жестом пригласила зайти. Внутри зародилось приятное теплое чувство. Оно крохотным огоньком осветило зимнюю темноту. Промелькнула мысль, что она уже доверяет незваному гостю, даже толком не разобравшись, кто он и зачем пришел. Его лица она разглядеть не могла: смотрела и не видела, будто бы оно скрывалось за туманной пеленой. Но Либерти это не смущало. Где-то очень глубоко внутри она уже догадалась, кто явился в канун Йоля к ней домой.

Маленький огонь разгорелся, и словно в подтверждение по всему дому зажглись свечи. Кошки выглядывали и смотрели на гостя заинтересованно, без враждебности и недоверия. Трехцветная замурчала и первая вышла к нему. Либерти наблюдала, как кошка терлась о ноги незнакомца, оставляя на черной ткани следы шерсти. Не удержавшись, она тихо засмеялась.

– Я – Алан, – коротко сказал он, подтверждая догадки Либерти.

Все встало на свои места.

Трехглазый ворон влетел в дом и сел на подоконник, дверь за ним захлопнулась. Либерти открыла рот, чтобы что-то сказать, но промолчала. Отвлеклась от кошки и посмотрела на него в надежде, что белая пелена спала. И потянулась слегка подрагивающими пальцами к его лицу.

Он позволил коснуться себя, и она осторожно провела по щеке до уха, приложила ладонь, медленно продолжая поглаживать. Пальцы аккуратно скользнули к губам. Либерти будто бы проверяла, настоящий ли он: не верила, что все происходило на самом деле. Улыбка не исчезала с ее лица, теплое чувство уюта внутри согревало и защищало от внешнего мира.

– Добро пожаловать в Город, – наконец произнесла Либерти. Ее рука лежала на его шее.