Шесть серых гусей

— Ну, что ты об этом скажешь? — спросил он, победным жестом доставая лист бумаги. — «Сегодня, — начал он читать, — мы ведем бои в стране, внесшей неизмеримый вклад в наше культурное наследие, в стране, особо богатой памятниками, которые мы обязаны беречь настолько, насколько это позволяет война. Если нам приходится выбирать: разрушить знаменитый памятник или пожертвовать жизнями наших солдат — жизнь последних стоит неизмеримо больше, и памятник должен исчезнуть, это наш принцип. Но выражение „военная необходимость“ иногда используют там, где стоит говорить скорее о военном удобстве или даже об удобстве личном. Я не хочу, чтобы этими словами прикрывали попустительство и равнодушие. Таким образом, в обязанности командиров воинских частей входит определить, при содействии офицеров-специалистов, местонахождение исторических памятников, расположенных на линии фронта или в уже оккупированных нами зонах. Это распоряжение касается всех и должно соблюдаться неукоснительно».

— Однако! — воскликнул Ларри. — Так ты приобретешь себе новых друзей!

— Тем лучше! — воинственно заявил Пол. — Как ты думаешь, я еще успею это переписать?

— Не знаю, как это происходит у вас, но в британской армии не принято заставлять ждать начальника генерального штаба, — ответил Ларри.

К своему величайшему разочарованию, Ларри обнаружил, что для него нет сообщения ни в отделе писем на первом этаже, ни в штаб-квартире контрразведки на четвертом. Слегка расстроенный, но готовый на все, только бы не видеть офицерской столовой и не слышать тяжеловесных шуток майора Хокинса, он вышел из здания и сел на скамью у входа в парк вилла Коммунале. Луч солнца, игравший на верхушках пальм, напомнил ему вдруг о том, какой очаровательной была когда-то эта уютная площадь, какие великолепные клумбы цвели за решеткой парка. Рядом с этим парком, в первый свой приезд в Неаполь, он назначал свидания Ливии. Она была племянницей его преподавателя итальянского языка в Оксфорде. Ей было двадцать лет, и когда она не ходила в теннисный клуб, то посещала, правда, далеко не столь усердно, занятия в институте восточных языков, здание которого располагалось в самом центре старого Неаполя. Длинная темная коса с трогательной простотой ниспадала на ее безупречные блузки и приталенные пиджачки. В институте она начинала тогда изучать английский и спрашивала «Do you like Italian wine?»41 с таким милым акцентом, что у Ларри внутри все переворачивалось, как, впрочем, и от вида ее попки. Однажды, собрав все свои сбережения и с большим трудом добившись согласия родителей Ливии, он пригласил девушку в театр «Сан-Карло». Она рыдала, слушая Тито Скипа42 в «Федре» (если память ему не изменяет) Ильдебрандо Пиццетти43. По ее бледным щекам струились ручейки черной туши, но она так и не позволила ему себя поцеловать. «Она похожа на графиню Гвиччиоли, которой был пленен Байрон», — подумал тогда Ларри, пытаясь избавиться от чувства вины перед беременной Одри. Он вздохнул, глядя на начинающую оживать площадь, и думал о том, кто теперь исполняет музыку Пиццетти, и о том, где теперь Ливия. Он смутно опасался, что она может оказаться замужем за одним из тех государственных служащих, кто злоупотреблял служебным положением и нарушил свой долг, — за одним из тех, за кем он сейчас охотится. Он вдруг представил себе, как заявится к ней в дом, к безутешной семье и заплаканным детям. Но узнает ли она его? Ее образ (не забылась только коса) исчез из его памяти, как мыльный пузырь, увлекаемый порывами холодного ветра, дующего со стороны Позилиппо, где она тогда жила.

С ревом промчался полицейский джип, похожий на тот, что сопровождал Пола во время их встречи, и нарушил ход его мыслей. Теперь он думал о другом. Он спрашивал себя, не означает ли реакция Пола на его рассказ о визите к Сальваро и на полученное от него письмо, что ему придется столкнуться с еще более мелочной дружеской опекой, чем в то время, когда оба они жили на квартире у мисс Хаверкрофт. «Таралли!» — весело кричали дети на углу виа Гаэтани. С тех пор как в лавочках начали иногда появляться эти теплые сладкие пирожки, стало казаться, что город, понимая, что ему помогут пережить эту зиму, возрождается для радостей жизни. Ему захотелось купить пирожок, чтобы причаститься этой вновь расцветшей легкости бытия, и он встал, чтобы позвать одного из маленьких торговцев.

— Signor tenente!44 — окликнули его сзади.

Это тоже был детский голосок, но он не принадлежал ни одному из юных разносчиков. Ларри обернулся. Мальчик с осунувшимся личиком, шедший за ним следом, испугался собственной храбрости.

— От господина адвоката, — пробормотал он, неловким движением протягивая Ларри сложенный вчетверо листок бумаги.

— Ты за мной следил? — спросил Ларри, но ответа не получил. Маленький гонец умчался в сторону набережной. Ларри видел, как он вприпрыжку бежал по парапету и исчез, чтобы больше не появиться. Ларри развернул листок и сразу узнал почерк: