– Вы правы, Ватсон. Жалкое и ничтожное. Но не все ли в жизни жалко и ничтожно? Не есть ли его история микрокосмос всего? Мы достигаем цели. Мы ловим успех. А что, в конце концов, остается в наших руках?. Тень. Или хуже тени – страдание.
– Он один из ваших клиентов?
– Да, мне кажется, что я могу его так назвать. Его прислали ко мне из Скотланд-Ярда. Точно так, как врачи посылают своих неизлечимых пациентов к шарлатанам. Они рассуждают, что больше ничего не могут сделать, и чтобы ни случилось, пациенту не может стать хуже.
– В чем же тут дело?
Холмс взял со стола весьма грязную визитную карточку.
– Джошуа Эмберлей. Он говорит, что был младшим компаньоном фирмы Брикфоль и Эмберлей, фабрикантов художественных материалов. Вы можете увидеть их имена на ящиках с красками. Он составил себе капитал, вышел из дела в возрасте шестидесяти одного года, купил в Льюишеме дом и поселился на покое после жизни, полной забот. Казалось, что будущее его достаточно обеспечено.
– Без сомнения.
Холмс взглянул на заметки, нацарапанные им на обратной стороне конверта.
– Он вышел из дела в 1896 году, Ватсон. В начале 1897 года он женился на женщине, которая была моложе его на двадцать лет. Если фотография не льстит, эта женщина была хороша собою. Обеспеченная жизнь, жена, свобода и досуг – казалось, перед ним лежала ровная дорога. И, несмотря на это, он, как вы сами видели, через два года превратился в разбитого и несчастнейшего человека, который когда-либо ползал под солнцем.
– Но что же случилось?
– Старая история, Ватсон. Коварный друг и легкомысленная жена. Оказывается, что у Эмберлея есть одна страсть в жизни – игра в шахматы. Недалеко от него в Льюшеме живет доктор, тоже шахматист. Я записал его имя: доктор Рей Эрнест. Доктор часто бывал в доме у Эмберлея, и миссис Эмберлей была естественной причиной этого. Вы, конечно, должны согласиться, что наш несчастный клиент не отличается внешней привлекательностью, каковы бы ни были его внутренние качества. Парочка бежала на прошлой неделе – и неизвестно куда. В довершение всего, вероломная супруга унесла в качестве личного багажа ящик с бумагами старика. Там хранилась большая часть его сбережений. Можем ли мы найти эту особу? Можем ли мы спасти деньги? Самая обыкновенная задача, судя по ее развитию, но задача жизни для Джошуа Эмберлея.
– Что же вы предпримете?
– Да, главный вопрос, мой дорогой Ватсон, именно в этом: что вы предпримете, если будете так добры и замените меня? Вы знаете, что я занят делом двух коптских патриархов и мне, действительно, некогда ехать в Льюишем. А следствие на месте имеет особенное значение. Старик очень настаивал, чтобы я поехал, но я ему объяснил мои затруднения. Он готов встретить моего представителя.
– Откровенно говоря, – ответил я, – не вижу, как я могу здесь пригодиться, но я готов сделать все, что в моих силах.
Таким-то образом и случилось, что летним днем я выехал в Льюишем, мало думая о том, что через неделю вся Англия будет обсуждать дело, в которое я вмешался.
Был уже поздний вечер, когда я вернулся на Бейкер-стрит и дал отчет о своей поездке. Холмс лежал в глубоком кресле, вытянув свою сухощавую фигуру, из его трубки медленно поднимались кольца крепкого табаку. Веки его лениво прикрывали глаза. Можно было подумать, что он дремлет. Но в недоуменных местах моего рассказа веки поднимались наполовину, и острые, как рапиры, серые глаза пронизывали меня пытливым взглядом.
– Дом мистера Джошуа Эмберлея называется «Тихая пристань», – рассказывал я. – Думаю, что этот человек заинтересовал бы вас. Он похож на обнищавшего патриция, опустившегося до общества людей низшего состояния. Вы знаете особенности этого местечка: монотонные улицы с кирпичными домами, скучные пригородные дороги. Как раз в центре – этот старый дом, маленький островок былой культуры и комфорта, окруженный высокой каменной оградой, заросшей мхом…
– Бросьте поэзию, Ватсон, – строго сказал Холмс. – Я представляю себе, что это была высокая кирпичная стена.
– Совершенно верно. Я не узнал бы, который из домов здесь «Тихая пристань», если бы не спросил зеваку, курившего на улице. Это был высокий человек с большими усами и военной выправкой. Он сделал в ответ на мой вопрос знак головой и окинул меня вопросительным взглядом. Я только позднее вспомнил этот взгляд.
Не успел я войти в ворота, как увидал мистера Эмберлея, шедшего мне навстречу. Я видел его сегодня утром только мимоходом, и он, конечно, произвел на меня впечатление странного человека. Но при ярком свете он показался мне еще уродливее.
– Я, конечно, изучал его внешность, но мне интересно было бы услышать о ваших впечатлениях, – сказал Холмс.
– Он показался мне человеком, в буквальном смысле пришибленным несчастьем. Спина его была так сгорблена, точно он нес большую тяжесть. Но он не так слаб, как это мне показалось с первого взгляда. У него грудь и плечи гиганта, хотя туловище его и переходит в паучьи ноги.
– Левый башмак сморщенный, правый – гладкий.
– Этого я не заметил.
– Да, вы бы не заметили. Я увидел, что у него искусственная нога. Но продолжайте.