Мой опыт и знание этих кругов будет полезным для дела. Это возможность переключиться, внести свой вклад. Я повернул на Лёвенволдгата и резко затормозил перед стоявшей там патрульной машиной. Ремень никак не отстегивался, я застрял в нем. Наконец вылез из машины и рванул к дому. Взбежал по лестнице на второй этаж — мысленно я бежал спасать Малышку, как в тот раз, когда мог спасти ее, но не спас. Остановился у двери, возле которой дежурил полицейский. Надел бахилы, защитный костюм и капюшон. Я тяжело дышал. Полицейский отошел, пропуская меня внутрь. В коридоре установили штатив с камерой, чтобы снять отпечаток ноги. В квартире пахло так, как однажды, много лет назад, пахло в нашем доме, еще до рождения Аниты. Мы с Ингрид уехали в отпуск, а когда вернулись, выяснилось, что холодильник сломался, на полу была вода, вода, вода и кровь, и воняло сгнившим мясом. Я схватил за руку фотографа.
— Труп, — сказал я.
Он вздрогнул, а я поймал в зеркале в коридоре свое отражение. Я походил на рычащего медведя. Я отпустил его и отступил назад. Я разволновался, перенервничал, хотя здесь были не Анита с Авророй, а совсем другой человек.
— Он здесь.
Тяжело дыша, я перешагивал через пятна и другие возможные следы на полу и дышал. «Вдох через нос, выдох через рот, — посоветовал врач, — или дышите в полиэтиленовый пакет». За дверью запах усилился, и я увидел труп взрослого мужчины, лежащего в собственной трупной жидкости. Кожа на лице и на теле была зеленоватая и отекшая. Рот открыт и, казалось, заполнен червями. Я вдохнул. И еще раз. Но воздух превратился в отвратительно воняющую глину, которая заполнила мне рот. Я судорожно пытался вдохнуть. Теплая вонючая глина горела в моей груди. Я снова попробовал вдохнуть, но мешал твердый горячий комок внутри. Воздух не проходил. Я вдыхал как можно глубже, но воздух не поступал — вместо него была лишь тяжелая твердая глина. А потом все потемнело.
Ронья
Шахид показал на два стула в своем тесном кабинете. Особой роскошью кабинеты начальников в нашей сфере не отличаются. Над письменным столом висела фотография его жены и дочери-подростка. Должно быть, это дело дается ему нелегко. Он всегда ведет себя очень профессионально, старается ничего не воспринимать близко к сердцу, но, думаю, в последние дни, возвращаясь по вечерам домой, обнимает своих родных особенно крепко.
Шеф молчал, дожидась, пока не заговорит кто-нибудь из нас. Его отношение к нам проникнуто авторитетом, естественным, не наносным. В конце концов именно я не выдержала неловкого молчания и начала изливать беспорядочный поток слов. Сначала о свидетеле, который видел мужчину с пакетом из «Кубуса», о записях с камер наблюдения на причале Стуркайа. Шахид смотрел на меня с неприкрытым недоверием, я сразу это заметила, но останавливаться было уже поздно, отступать некуда.
Я посмотрела на Августа, он одобряюще кивнул, и я ощутила себя ребенком. Я говорила на выдохе, чувствуя, как краснеют щеки, потеют ладони. В присутствии шефа я была словно подросток, пытающийся объяснить что-то учителю. Слова звучали все менее убедительно. Моя речь стала неловкой, сбивчивой. Я путалась в сведениях, пытаясь на ходу проанализировать то, что говорю, теряла нить повествования, но продолжала говорить. Против своей воли я выдавила из себя последнюю часть объяснений и выдохнула.
Лишь теперь я заметила жужжание мухи, бьющейся в стекло. Шахид откинулся на спинку кресла и закинул руки за голову — обдумывал услышанное, серьезно взвешивая каждое мое слово. Для меня такое пока непривычно — эта серьезность, видимо, приходит к человеку после тридцати.
— Вот увидите, что это недоразумение, — говорит Шахид. — Я совершенно согласен с вами — Руе следовало упомянуть в отчете, что он был в этом торговом центре, но, думаю, это незначительное упущение. Он, видимо, решил, что это неважно.
Какое облегчение! Шеф со мной согласен — ну, то есть с тем, как я думала в самом начале, прежде чем позволила Августу переубедить себя. Ведь вполне возможно, это и впрямь лишь упущение, как сказал Шахид. Откуда нам знать?
— Он не просто умолчал о том, что был на той записи, — сказал Август. — Свидетель видел, как он разговаривал с Ибен Линд перед ее исчезновением.
Шахид поморщился.
— Мы ведь все согласны, что этому свидетелю нельзя доверять на сто процентов?
Он пристально разглядывал нас обоих. Я кивнула.
— Вы спрашивали Руе об этом? — поинтересовался шеф. — Думаю, он все объяснит.
— Мы решили сначала поговорить с вами, — ответил Август. — Здесь что-то не сходится. Нас смущают несколько моментов. Очевидно, Руе как-то связан с этим делом. Он знает больше нашего и скрывает это от нас.
— Это серьезное обвинение.
— Мы просим лишь разрешить нам повнимательнее присмотреться к этому факту, — сказал Август.