Шеломянь

— Ладно вам, — прервал княжич этот разговор, грозивший затянуться до вечера. — Что было дальше, Хозяин? Признаться, меня заинтересовала твоя история.

— Среди немногих свойств, которые примиряют меня с человечеством, на одно из первых мест ставлю интерес к истории, — неожиданно философски заметил домовой. — А еще — страсть к хмельному, без чего о многом слушать невозможно, ибо противно… А история моя подходит к самому интересному. Копали мы, значит, полночи, так что я, признаться, подумал, что папоротник меня морочит. Но клад был на месте, но только пользы от него нам было на курий чих.

— Домовому не нужно золото? — не поверил кузнец.

— Знамо дело, нужно. Только вот с кладом промашка вышла, увы.

— Промашка — мало сказано, — заметила кикимора. — Дурость вышла, сладкий ты мой.

— Молчи, женщина, — нежно ответил Храпуня. — Поленом пришибу!.. Да… А раскопали мы в ту ночь могилу. Никак не пойму только, отчего так схоронили человека; никогда не слышал о подобном погребальном обычае. Сами представьте, просмоленный сруб, чтоб влага, значит, не взяла, и в нем скелет да книги со свитками. И все это брошено как попало, словно при похоронах торопились, как на пожаре. И еще одна странность. Да… Переплеты нескольких книг были погрызены крысами, и откусанные куски кожи валялись там же, неподалеку. А нет ни крысиных костей, ни следов норы. Вот ведь как.

— Все как попало брошено, говоришь? — переспросил княжич. — А погребальный сруб в полном порядке?..

— Ну да.

— Возможно, я знаю, чем это объяснить. Нужно только одно допущение. Представьте, что погребенный оказался в срубе еще живым!

Кикимора шумно сплюнула, и кузнец заметил, что ее слюна зашипела на холодном полу, словно соприкоснувшись с раскаленной поверхностью.

— Какая гадость, — сказала она. — Я так и знала, что дело нечисто.

— Знала она… Знал зад, что на ежа сел. Но там действительно было плохо. Сам-то я не пугливый, а все-таки чувствовал, словно смотрит кто в спину, хоть и некому было…

— Душа заживо погребенного не может покинуть место захоронения, ее ты и чувствовал.

— Души нет, — ответственно заверил Храпуня. — Сказки все.

— Домовые — тоже сказки, — заметил кузнец. — Для самых маленьких.

— Но-но! Банника-то видел хоть раз? Вот он маленький, а я — просто невысокий!.. А души нет, есть другое, но вам, людям, все равно не понять. Вы думаете мозгами, а надо как раз ей… душой, как вы называете… Да. И взгляд там, в могиле, точно был, ничего я не путаю. Короче, книжки мы, конечно, забрали, дорогого это стоит, говорят, хотя кому мы их продавать понесем — не в монастырь же?

Владимир и кузнец расхохотались, представив появление домового с кикиморой в келье игумена. Храпуня понял их иначе.

— Почто смеетесь? Или считаете, что продать бы не смог? Да я с базаром познакомился, когда еще ваших прадедов на свете не было!

— Не сердись, Хозяин, — отсмеялся княжич. — Отца Леонтия представили, как он вас встречает! Преизрядное бы зрелище вышло!

Храпуня мигнул и расхохотался следом.

— И правда, — сказал он, подавив смех. — Знавал я одного чернеца в Чернигове. Он меня из княжеского терема изгнать пытался, подобно какому-то бесу. Вот умора-то была, я всю дорогу на Путивль хохотал!.. — Храпуня посерьезнел. — Но продавать книжки я не решился. Там многое для меня непонятно, но некоторые названия разобрать получилось.

— Не забудь, у кого получилось-то! — заворчала кикимора.

— Вот баба, — с восхищением вздохнул домовой. — У нее-то и получилось, правду говоря. Верно, схоронили в той могилке знатного колдуна и вместе с ним его имущество. Плохие там были названия, и не стоит их даже произносить лишний раз, а уж читать-то сами книги!..

— Не их ли принес мне? — решил уточнить княжич Владимир.

— Их, конечно! Что домовому плохо, человеку не навредит. Одно чувствую. Прочтешь их — поймешь, что происходит. Заодно и нам расскажешь при случае. Или кузнец передаст, если дела помешают самому в гости зайти.

— Я готов. Несите эти рукописи, попробую разобраться.

— Как же нести, красавчик? Нам даже прикоснуться к ним вредно, так много зла хранится на их листах. Сам иди, во дворе они, на повозке.

Владимир переглянулся с кузнецом и вышел из кузницы.

День уже отодвигал утро, солнце катилось вверх по хрустальной небесной сфере, сбрасывая по пути жаркие одежды, падавшие на землю и согревавшие ее нежным весенним теплом. Небольшая степная лошадка, привязанная к кусту у забора, прикрыла глаза веками от яркого света и тянулась губами к первым листикам, покрывшим куст зеленым пухом.

Лошадка была впряжена в волокушу, где под грубой серой рогожкой угадывались очертания книжных кодексов и футляров со свитками. Даже на первый взгляд там лежало не меньше полусотни предметов, что в XII веке было настоящим богатством. Не обмануло народное предание, подарок домового оказался воистину щедрым.