Шеломянь

Кобяк внимательно оглядел боярский кафтан из фламандского сукна, кожаные, запачканные в дороге штаны, мягкие сапоги тонкой кожи. Наконец взгляд хана уперся в богатый шерстяной плащ со странной вышивкой на нем.

— Что это еще за паук вместо сокола? — удивился Кобяк, привыкший к гербам-трезубцам, как принято было изображать родовой знак Рюриковичей — сокол. На плаще суздальского боярина алым шелком был вышит склонившийся влево ломаный крест, действительно похожий на раздавленного паука.

— Это? — в свою очередь удивился боярин Борис. — Это коловрат, древний символ Солнца. У нас на Владимирщине, на Рязанщине его почитают наряду с христианским крестом, и церковь не возражает. Да и род мой боярский часто так и называют — Коловраты.

— Круговерти, — постарался перевести понятнее для себя Кобяк. — Ничего, бывает, и хуже прозвать могут. Только у нас прозвища скрывают, а не вырисовывают на плащах… Ладно, говори, с чем пришел.

— Господин мой, князь суздальский, поклон тебе передает и спрашивает, здоров ли? — торжественно начал Борис.

Хан скривился, словно выпил не в меру кислого вина.

— Ты эти словеса оставь для ромеев. У них что языки, что уши ниже пояса, вот пусть и болтаются сутками. Ты по-простому скажи, я язык русский хорошо понимаю.

Боярин Борис несколько растерялся. Пригладив густые волосы, он собирался продолжать, но тут заметил тихо спавшего у стены юрты Аль-Хазреда.

— Мне хотелось бы вести разговор наедине, — попросил боярин, указывая на араба.

— А-а-а, ты об этом? Его не опасайся, будет спать еще сутки. А приказать вытащить его на улицу не хочу — земля холодная, простудится еще, жалко. Так что давай выкладывай, что там накопилось у моего брата, князя суздальского.

Хан отхлебнул из кувшина вина и ухмыльнулся. Борис не рискнул предполагать, оценил ли Кобяк качество питья или развеселился, приравняв себя по родству к Мономашичу.

— Князь Всеволод считает, великий хан, что у вас с ним одинаковые трудности… Точнее — враги.

— Опять загадки? Ты можешь говорить прямо?

— Да, конечно. Речь идет о Киевском княжестве и его хозяевах. Нам во Владимире стало известно, как болезненно отнеслись и Святослав Всеволодич, и Рюрик Ростиславич к твоему походу на черных клобуков. Известно и то, что готовится ответный набег на Лукоморье.

— Я должен испугаться?

— Нет. Если, конечно, сможешь упредить удар.

Впервые с начала разговора Кобяк посмотрел на посланца с неподдельным интересом. Внешне это выразилось в том, что хан отставил в сторону еду и вино, сосредоточившись на диалоге.

— Подробнее? — то ли попросил, то ли приказал Кобяк.

— Изволь. Князья Святослав и Рюрик продолжают пренебрегать силой, сосредоточенной под твоей, хан, рукой. Мой господин узнал, что против вас из Киева и Чернигова отправляют только дружины младших князей, рассчитывая небольшим числом добыть победу.

— Это мы еще посмотрим, — тихо сказал Кобяк.

— Князь Рюрик, — продолжал Борис, — опасаясь, как бы неопытные князья не заблудились в степи, решил вывести в поход всех черных клобуков…

— Как — всех? — не понял Кобяк. — Рюрик не безумец, чтобы оголять южную границу Киевщины!

— Мы уверены — всех. А ведет их сам Кунтувдый.

— Добрый враг… Но я так и не понял, какая выгода у твоего князя, боярин Борис, сообщать мне об этом?

— Я скажу, только учти, мой князь никогда не согласится повторить это при свидетелях. Киев не может больше управляться своими князьями, ум и сердце Киева — в Суздале…

— Подожди-ка! Значит, я буду бить киевские дружины, а в победителях окажется князь суздальский?!

— В победителях окажетесь вы оба! Да, князь Всеволод надеется прибрать ослабевший Киев под свое крыло. Но ему нужен титул великого князя, а не город! Киев отстроился и разбогател после похода Андрея Боголюбского, и все накопленное купцами да боярами станет твоим, хан! Кроме того, мы понимаем, как приятно унизить врага. Ты же давно мечтаешь о том времени, когда хан Кунтувдый будет брошен, связанный сыромятными ремнями, к твоим ногам, прежде чем отправится на невольничий рынок. Не купцом отправится — товаром!

Хан Кобяк зачерпнул рукой из блюда сваренное в молоке просо, слепил из него шарик и отправил себе в рот.

— Хорошо говорил, боярин, — сказал хан. — Так хорошо, что я даже почти поверил тебе.

— Почти?..

— Конечно — почти. Возможно, я и кажусь кому-то глупцом, но только кажусь… Кунтувдый никогда, слышишь, боярин, — никогда не поведет своих берендеев в глубь Половецкого поля! Он проводит молодых князей до солончакового пути и остановится. Оставаясь здесь, я приму бой только с киевлянами, но твоему князю этого мало, не так ли, Борис? Ему надо столкнуть меня с берендеями, и это понятно. Суздальцу мало ослабить врага, ему надо ослабить и союзника…

Боярин Борис протестующе поднял руки, но говорить ему Кобяк не дал.

— Спасибо за новости, — сказал хан. — Хотя Степь ближе к Киеву, чем Суздаль, и известия сюда доходят быстрее, — Кобяк добродушно улыбнулся. — И передай своему господину: не надо считать половецких ханов глупцами… А своих бояр — умниками!

Борис Глебович вспыхнул от явной, хоть и заслуженной обиды.