Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

— Благодарствуйте… не надо… А только сделайте милость, не задерживайте меня. Коли что о цене али до окончательной сделки, — так к хозяевам пожалуйте. Живут они на Васильевском острове.

Еще несколько минут — и Путилин покинул дом убитой Охлопковой.

КОЛЬЦО С АМЕТИСТОМ

Я находился в кабинете моего гениального друга, когда он вернулся после осмотра охлопковского дома. Лицо его, по обыкновению, было непроницаемо.

— Помощника попросите ко мне! — отдал он приказ дежурному агенту.

Тот не замедлил явиться.

— Садитесь, голубчик, и выслушайте мои инструкции.

— Вы уезжаете куда-нибудь, Иван Дмитриевич?

— Да. Я должен торопиться, ибо участь невинно осужденного в моих руках.

Я сразу догадался, что дело идет об Александровском, убийце старухи ростовщицы.

— Ты возьмешь меня с собою, Иван Дмитриевич? — спросил я.

— Нет, доктор, ты явился бы для меня лишней обузой. Может быть, при финале дела ты будешь присутствовать. Ну-с, голубчик, слушайте.

И Путилин начал вести со своим помощником таинственную беседу.

— Понимаете?..

— Так, хорошо…

— Надо следить так тонко, чтобы ни малейшее подозрение не запало в его душу. Имейте в виду, он начеку.

— Будьте покойны, Иван Дмитриевич.

— Дело поручите Х. Он — молодчина.

И через час Путилин выходил из своей знаменитой костюмерной совсем «преображенным»: перед нами стоял мелкий «купец» — торговец из породы деревенских кулаков-мироедов.

— Ну, господа, до свидания! Вы скоро увидите меня «иль на щите, иль со щитом».

— А как скоро, Иван Дмитриевич?

— Дня через четыре, через пять.

— Ого! — воскликнул я. — Хорошо «скоро»!

Кипит, бурлит довольно богатое село Хрущево. Справляет оно свой храмовой праздник, совпадающий с ежегодной ярмаркой.

Справляет так, как подобает по русскому обычаю: пьяно, гульливо, до драк, до состояния полного зверства.

В кабаке Евстигнея Бесчастного, рыжего целовальника, дым идет коромыслом.

— Еще штоф! Эй, миляга, тащи живей!

— Духом!

Гремят песни, то жалостливые, «пьяные», то бесшабашно-разудалые, зело «скоромного» свойства.

Около одного стола, покрытого мокрой красной скатертью, особенно суетился подручный целовальника: гости уж больно важные потчуются: полицейский, лавочник, известный кулак-мироед, откупщик и еще один новый торговец, приезжий.

Широко угощает «новый» «первых людей» села Хрущева.

— Пожалуйста-с… Потому рад свести знакомство со столь почтенными лицами. Угощайтесь!..

— А вы-с по какому случаю пожаловали сюда? — любопытствовал местный кулак-мироед.

— А так-с, знаете, поразнюхать хотел, нельзя ли дельце какое завести здесь…

— А какое примерно? — тревожно спрашивал «кулак», опасаясь встретить в новом человеке «конкурента».

— Не решил еще… А вы не опасайтесь: вам помехой не стану. Разными дорожками пойдем. Ах, я и запамятовал: есть здесь у вас Варвара Ермолаева?

— Есть, есть. А что?

— Да я ей поклон от мужа из Питера привез. Он в дворниках служит у одной богатой старухи-купчихи, которую недавно убили.

И «новый» человек принялся рассказывать об убийстве Охлопковой.

— Ишь ты, дело какое! — изумлялись те. — Страсти какие!..

— А каково она живет, Варвара-то Ермолаева? — спросил новый человек.

— Хорошо. Теперь, видно, муж-то евойный разжился в столице, первой щеголихой в селе стала. Наряд — не наряд, сарафан — не сарафан. Кра-а-а-сивая баба, ловкая… По дому все честь честью… лошадей трех купили и всякой иной животины…

…Окончилась пирушка. Вышли все из кабака. «Новый» по тем местам человек отозвал в сторону полицейского чина и что-то долго-долго говорил ему.

И по мере того как говорил он, физиономия и поза полицейского волшебно видоизменялись: лицо стало испуганно-почтительное, а поза — раболепно-подобострастной.

— Так, поняли?

— Ваше… ваше…

— И если кому хоть слово одно — потерпите строгое наказание! Держите наготове понятых.

— Здравствуйте, Варвара Ермолаевна! — громко произнес «новый» человек, входя в просторную избу-домик, в которой чувствовался большой достаток.

Он снял картуз, истово перекрестился на образа и протянул руку высокой красивой женщине в нарядном сарафане.

Та удивленно воззрилась на вошедшего.

— Кто вы такие будете? — спросила она.

— Человек Божий покрыт не рогожей, а гость дорогой: привез вам поклон от супружника вашего, Кузьмы Терентьича. Встречайте гостя ласково!

Красавица-молодуха почему-то вздрогнула, побледнела.

— От мужа моего? — слетело с ее побелевших губ. — А вы… нечто знаете его?

Гость засмеялся.

— Кабы не знал, так и поклона не привез! А уж и красавица же вы! Эх, чудесная! Дозвольте ручку, пожать!

Та протянула гостю руку, пухлую, но рабочую. Задержал на секунду тот в своей руке руку Варвары Ермолаевны, пристально смотря на нее.

— Эх, и щеголиха вы к тому же, лебедушка! Ишь, какое колечко на пальце красуется!

Резким, быстрым движением выдернула руку хозяйка.

— А по что вам кольцо мое в глаза так бросилось? — спросила она.

А «гость» смеется, а сам глазами так и пронизывает ее.

И вдруг близко-близко склоняется к ней и шепчет: