Щит Нетона

Грызла Горгия беспокойная мысль: не зря ли доверился Эзулу? Что он за человек? Карфагену, видно, служит, затаил злобу на родной город. Ну, это не его, Горгия, дело. Он должен исполнить повеление хозяина, привезти в Фокею оружие, и тогда Критий, как обещал, возвысит его, возьмет к себе в долю. Критий стар и сам понимает, что нужно передать торговое дело в надежные руки. Так-то вот… Пусть этот Эзул служит кому угодно, хоть мрачным силам Аида, лишь бы сдержал слово. И Горгий в который уже раз начинал прикидывать, сколько выручит за продажу корабля и во сколько обойдутся быки с повозками, чтобы пройти сухим путем до Майнаки. Жалко, очень жалко было Горгию продавать корабль (шутке ли - триста талантов свинца ушло на обшивку), но иного выхода он не видел. Испытывать еще раз судьбу, лезть напролом через Столбы - на это, видят боги, и неразумный ребенок не решился бы.

День перевалил за полдень. Жаркое солнце Тартесса так накалило палубу, что в щелях меж досок плавилась смола - босой ногой не ступишь.

Обедала команда вяло: кусок в рот не лез при такой жарище. Все были в сборе, кроме Диомеда. Еще утром Горгий с несколькими матросами отправился на базар, продал десятка три амфор с маслом и вином - часть за деньги, часть за бараньи тушки, лук и ячменную муку (пшеничную брать не стал - дорога больно). Собрались с базара домой - Диомед привязался, как репей к гиматию: дозволь, мол, остаться ненадолго, еще раз поглядеть на ту диковинную трубу. Прямо малый ребенок. Велел ему Горгий через час быть на судне.

Вот уже солнце за полдень, а Диомеда все нет.

Горгий начинал тревожиться не на шутку. В этом городе держи ухо востро. Припоминал вчерашнюю облаву на базаре. Уж не угнали ли желтые всадники Диомеда вместе с другими бедолагами, не сумевшими откупиться? Денег-то у Диомеда не было…

А может, так и стоит в гончарном ряду, дует в закрученную трубу, и горя ему мало, обо всем позабыл?

Не выдержал Горгий, пошел на базар - посмотреть, как и что. Портовые закоулки кишели полуголыми грузчиками, мелкими торговцами, подвыпившими матросами. Горгий скромненько проталкивался сквозь толпу,- вдруг навстречу всадники в желтом. Лошади шли шагом, портовый люд спешно очищал им дорогу. Ехавший впереди безбородый человек в высоченной шапке держал в руке серебряную палку, обвитую лентами. Потрясал палкой, что-то кричал зычным голосом. Горгий высмотрел в толпе человека почище, моряка с виду, дернул его за рукав, спросил, о чем кричит безбородый. Тот окинул Горгия быстрым взглядом, ответил на плохом греческом:

- Новое царское повеление выкрикивает: отныне считать Карфаген… как это….голой цаплей на кривых ногах.

- Голой цаплей?

- У которой нет перьев,- пояснил тартессит.

- Ощипанной цаплей,- догадался Горгий.

- Верно! А ты с фокейского корабля?

- Да.- Горгий поспешил прочь.

Он шагал по пыльной дороге и невольно вспоминал карфагенян - Падрубала и того, молодого, с яростными глазами. «Ощипанная цапля…- как бы не так», думал он, дивясь странному царскому указу.

Издали увидел еще группу всадников - там тоже выкликали указ. Видно, по всему городу разъезжают, чтоб, избави бог, никто не остался в неведении…

Торговые ряды сильно поредели: базарный день заканчивался. Все же Горгию повезло - разыскал тощего гончара с трубой, как раз тот укладывал в возок свой товар. Кое-как объяснились. По словам гончара выходило, что, верно, подходил к нему грек с рыжей бородкой, опять пробовал дуть в трубу. Дул, дул, а потом что-то сказал, засмеялся и ушел. Куда ушел? Гончар махнул в сторону порта. Больше он ничего не знал.

Нет, не иначе, как в заезжем дворе сидит Диомед, нашел, видно, собутыльника, угощается на даровщинку. Горгий огорченно поцокал языком.

Вернулся в порт, заглянул в одну винную лавку, в другую. Народу всюду полно, а Диомеда нету. Разыскал еще одно заведение - полутемный погреб, насквозь пропахший бараньим салом. Когда глаза привыкли к полутьме, Горгий увидел длинные и нечистые дощатые столы, за которыми ели, пили, галдели люди, моряки по обличью. Над столами тучами роились мухи. Какой-то пьянчуга спал, навалившись грудью на стол и уронив лохматую голову на руки.

Диомеда не было и здесь.

Один из едоков привстал, замахал Горгию: подсаживайся, мол. Горгий узнал в нем давешнего моряка, который объяснял про ощипанную цаплю. Сделал вид, что не заметил приглашения, повернулся к выходу - не тут-то было! Моряк подскочил, ухватился за гиматий, чуть ли не силком усадил.

- Отведай, грек, моего пива,- сказал он,- и все заботы с тебя сразу слетят.

С грубого лица моряка смотрели бесстрашные глаза. Он был молод, борода не росла как следует, только пух покрывал загорелые щеки. Нос у него был как у хищной птицы.

- Мои заботы - не твоя печаль,- сухо ответил Горгий, раздосадованный неожиданной задержкой.

- Верно, грек,- весело воскликнул моряк.- Вот и выпей, чтобы твои заботы и мои печали обнялись, как родные братья.